Стук в дверь вызывает волну паники, которая может случиться,
только если твою квартиру пытаются взломать среди ночи.
Я подскакиваю с кровати и жадно вдыхаю – воздух плывет от
предчувствия беды.
- Кто?! - Откашлявшись, возвращаю голосу привычный тон. Со сна я
каркаю как сорока.
- Римма, открой, пожалуйста.
Замок тотчас едет влево. В каком бы состоянии я ни была, Никиту,
сына моей лучшей подруги, узнаю всегда. Он почти на полметра выше
меня, так что приходится задрать голову, чтобы увидеть его хмурое
лицо.
- Мама не может до тебя дозвониться.
- Я… наверное оставила телефон в сумочке.
В подтверждение своих слов тянусь и снимаю с крючка дамскую
сумку, на дне которой лежит айфон.
- Она часто звонила, - тупо смотрю на три десятка пропущенных.
Пульс ускоряется, а по спине ползут мурашки. Никто не будет
обрывать телефон среди ночи без повода. – Что-то случилось? С
Тимуром?
- Не совсем. Римма, нужно, чтобы ты поехала со мной. Скажи, тебе
хватит полчаса на сборы? Если поторопимся, то успеем на скоростной,
и в пять утра будем в Питере.
- Хорошо.
Я не спорю. Если среди ночи к тебе заваливается мужик и зовет в
Петербург, то лучше согласиться. Мало ли что у того в голове.
- Римма, - голос Никиты звучит вежливо, но напряженно, - мы едем
к маме в больницу.
- Отлично. А зачем?
Никита мнется. Я видела его разным, очень разным. Таким –
никогда.
- Филипп попал в аварию.
- Какой Филипп?
- Белый. Твой муж, Римма. Он в маминой больнице, так что давай,
нужно… успеть.
В этот момент я перестаю верить Никите. Глупый жестокий
мальчишка, он с детства обожал розыгрыши и вот, заигрался в своем
стремлении устроить «пранк». Снова тянусь к телефону, на экране два
часа ночи и дата – первое апреля. Выдыхаю. Конечно, это просто
неудачная шутка. Дебильная, дурная шутка.
Никита вытаскивает из моих рук телефон и бережно подносит
ледяные ладони к своему лицу. Дует на них. Горячий воздух никак не
согревает кожу, меня уже трясет.
- Римма, - его голос максимально серьезный. – Пожалуйста,
послушай меня. Сегодня вечером машину с твоим мужем достали из
Невы. Его и… в общем, его привезли в больницу…
- Он жив?
- Да, - Никита смотрит мне на ладони, но не в глаза. – Он жив.
Но очень плох, так что давай поторопимся, я помогу собрать
вещи.
- Ничего не надо, - хриплю я.
Бегу к буфету, старый дубовый монстр, заставший несколько
поколений семьи Белых, он всегда навевал на меня трепет. Теперь я
его просто ненавижу! Ящик с документами заедает и я дергаю за
ручку, еще и еще, пока кто-то сильный не перехватывает и с мясом
выдирает трухлявую деревяшку.
- Паспорт и, наверное, полис, - шепчу я, - думаю, Фил не взял
его в поездку.
- То есть ты в курсе поездки?
- Конечно. Он летал на конференцию в Калининград, только ума не
приложу, что ему делать в Питере.
Я шарю глазами по комнате, ищу что-то, что может мне
пригодиться, но тщетно. Парфюм, ноутбук, новое платье, или, смешно
сказать, билеты в театр? Что из этого понадобится моему мужу в
реанимации? Только я. Если мы успеем.
- Все, пошли.
Документы и кошелек, остальное можно найти или купить на месте.
Трачу еще пару минут на поиск кроссовок, обычно я ношу другую
обувь, но сейчас ноги дрожат даже в тапках, какие там каблуки.
Никита идет впереди, я на шаг отстаю. Чувствую себя странно
отрешенной, будто наблюдаю за сценой со стороны. Из ложи театра. И
злюсь, от того, что актеры переигрывают.
Первое что я вижу, потертые плиты пола и злой флуоресцентный
свет, который больно бьет по глазам. Щурюсь. На глаза выступают
слезы, но я с остервенением тру лицо.
Потом, Римма. Потом ты обязательно поплачешь.
