Сегодня солдаты забрали меня из дома недавно упокоившегося дядюшки. Несколько дней они везли меня куда-то на север, все дальше уводя меня от родной деревни. Эти воины практически не разговаривают со мной, видимо понимая, что с потерей последнего родственника, чувство одиночества и грусти пережимает моё горло и не позволяет вести беседы. Во время пути их взгляды иногда падают на мое маленькое тельце и глаза меняют свой цвет на более темный, выдавая печаль и сочувствие к ребенку, сидящему в их повозке.
Вся дорога заняла больше шести дней. С каждым закатом светил, мои сопровождающие устраивают привал, постоянно кормя меня своими припасами до отвала, и не торопятся будить на рассвете. Вся эта чрезмерная забота помогает мне перенести путешествие, успокоиться и почти погасить мрачные чувства в душе. В конце недели мы двигаемся по заброшенной тропе, настолько затопленной мутной водой, что приходится перевести повозку в плавательный режим. Возможно, это был единственный момент за все путешествие, когда я смог полностью отвлечься от скорбных мыслей. Я практически никогда не выезжал за пределы своей деревни, поэтому очень увлеченно наблюдал, как солдаты снимают круглые колеса и крепят на их место изогнутые деревянные пластины, обшитые метало-подобным материалом. В момент, когда работа закончилась и колеса крепко привязали к бортам телеги, все солдаты забрались внутрь. Погонщик слегка дернул поводья, и запряжённый ювелин понесся вперед. По воде повозка двигается намного быстрее, чем по суше, и я, возможно, даже слегка улыбнулся, наблюдая как пластины под повозкой рассекают водную гладь, разбрасывая в сторону мерцающие на свету брызги.
Преодолев небольшой водный перевал и достигнув суши, солдатам снова пришлось переставлять колеса, чтобы двигаться дальше. Но мои спутники не унывают, по всей видимости потому, что знают, что мы уже практически прибыли к месту назначения. Спустя несколько минут, нашему взору открывается поляна со стоящим на ней двухэтажным красивым особняком. Оба небесных светила спускаются к горизонту, образуя яркие золотые стрелы лучей. Приближаясь ближе к строению, становится видно, как под ярким светом огромный одинокий дом начинает демонстрировать свою истинную сущность. Накопитель, который является крышей и выполняет функцию запасания падающей с неба жидкости, покрыт трещинами и сколами, в некоторых местах пропуская наружу собравшуюся внутри воду. Конуса видной формы стены, темно серого цвета покрыты зеленоватой растительностью в местах, где каменные блоки стыкуются друг с другом. Сухость стен указывает на нестабильную работу механизмов водоснабжения всего здания.
Сквозь пустые окна виднеется мрак помещений, которые находятся внутри. Жидкая завеса двери настолько тонкая, что издалека выглядит так, как будто её вовсе нет. Перед входом находится небольшая полянка в виде дворика, огороженная хлипким забором из белого дерева. Местами доски забора переломлены пополам и лишь слегка покачиваются на воде, откликаясь на дуновение ветра. Вся прилегающая к дому территория покрыта невысокой гладью воды, что совершенно обычно для этих краёв Империи. Наша телега подъезжает к слабо закрепленной калитке забора. Запряженный к повозке ездовой ювелин аккуратно останавливается, сделав медленный крючкообразный манёвр по глади воды, используя свои щупальцеобразные конечности.
– Эй, Безымянная! – Воскликнул один из солдат, бережно снимая меня с повозки и ставя на землю.
Сквозь тонкие струи дверной жидкости медленно выходит пожилая женщина в тканной тунике, плавно волочащейся по водной глади. Она, медленно передвигает свои слабые тонкие ноги, приближается к нам, держа в руках небольшой мешочек из светло фиолетового эластичного материала. Длинные влажные волосы старухи спускаются до её пояса, омрачая выражение лица своим тёмным цветом. Глаза женщины полупрозрачные, лишь с небольшим оттенком синевы, данное проявление старости скрывает выразительность органов зрения, словно сливая их с оттенками ее голубоватой кожи. Поскольку ее кожа светло голубого цвета губы выделяются яркой синевой и видно, как “Безымянная” что-то бормочет себе под нос, протягивая худую руку для открытия калитки. Далее старушка и солдат перекидываются парой фраз, которые я уже не припомню, и военный, держа меня за плечи, передает в руки владелицы затхлого особняка. Старуха, положив худую руку на мою спину, проводит меня к зданию, раздвигает струйки двери над моей головой и молча указывает на свободное спальное место. Не представляю, сколько мне придется тут прожить, поэтому придется заставить себя привыкнуть к новой обстановке.
