Холодный рассвет пробивался сквозь щели в срубе, выхватывая из полумрака пыльные дорожные сундуки и суровое лицо Гостомысла. Воздух в горнице ладожского купеческого дома был густ от запаха воска, кожи и немой тревоги. Лука, стоя у окна, сжимал в кулаке холодный металл – старый, истертый оберег в виде солнца с лучами-зигзагами, единственное, что осталось у него от настоящего отца. Шестнадцать лет. Шестнадцать лет жизни под чужой личиной, сына удачливого, но не самого знатного купца. Сегодня личина должна была стать броней.
– Лука! – Голос Гостомысла прозвучал резко, заставив юношу вздрогнуть. Приемный отец подошел, тяжело ступая по половицам. Его широкая рука легла на плечо Луки, и в ней чувствовалась не привычная грубоватая сила, а странная, почти дрожащая тяжесть. – Пора. Лошади ждут.
Лука обернулся. В глазах Гостомысла читалось то, что никогда не произносилось вслух: страх, гордость, безмерная жалость и леденящая душу осторожность.
– Помни все, сын? – спросил купец, понизив голос до шепота, хотя в доме кроме них никого не было. Верные слуги были отосланы под благовидным предлогом.
– Помню, отец, – отозвался Лука, и слово "отец" далось ему с привычной горечью. Гостомысл был добр, строг и справедлив, но он не был им. Не был князем Мирославом, чей образ, смутный и героический, жил в сердце Луки, как навязанная чужая сказка. Сказка с кровавым концом. – Я – Лука, сын Гостомысла, купца из Ладоги. Мать – Арина, из рода вольных древоделов, умерла при родах. Иду в Академию Вещего Шума по торговой ссуде гильдии, дабы познать магию оберегов для охраны караванов.
– Да, – кивнул Гостомысл. Его пальцы впились в ткань лукиной рубахи. – И больше ничего. Ни имени, ни крови, ни прошлого. Забудь, Лука. Забудь навеки, если хочешь жить. Там, куда ты идешь… – он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелся туман, поднимающийся с Волхова, – … глаза и уши есть у всех. Дети бояр, княжеские отпрыски, иноземцы… И среди них – те, чьи отцы вонзили нож в спину твоему… – Он запнулся, сглотнув ком. – В спину князя Мирослава. Один неверный шаг, одно неосторожное слово…
– Я не забуду, – тихо, но с такой сталью в голосе, что Гостомысл отшатнулся, проговорил Лука. Он поднял оберег, и холодный металл на мгновение будто согрелся в его ладони. – Я не забуду никого. Но я буду Лукой, сыном купца. Пока не придет время.
В глазах Гостомысла мелькнул ужас. Он всегда знал, что в этом хрупком с виду юноше живет неугасимое пламя мести. Но слышать это вслух… было страшно.
– Цель твоя – знания, Лука, – настаивал он, почти умоляюще. – Сила через магию. Союзники через ум и осторожность. Месть… месть придет позже. Если придет. Выжить – вот первая задача. Понял? Выжить и учиться.
– Понял, отец, – ответил Лука, пряча горящий взгляд под опущенными ресницами. Он сунул оберег за пазуху, туда, где он лежал на голой коже, рядом с сердцем. Холодок успокаивал жар ярости. – Знания. Сила. Союзники. Я помню.
Проводы были краткими и лишенными свидетелей. Гостомысл обнял Луку у крыльца, крепко, по-мужски, сунул в руку тяжелый кошель с серебром и медью – «на дорогу и первое обустройство». Лошадь под Лукой, крепкий мерин гнедой масти, нервно переминался с ноги на ногу, чувствуя напряжение хозяина. Вьючная кобыла терпеливо ждала своей ноши.
– Пути-дороги, сынок, – прошептал Гостомысл, и голос его внезапно охрип. – Дай тебе Перун силы, а Велес – мудрости. И… берегись.
Лука лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он тронул коня пятками, и животное двинулось шагом по знакомой улочке, мимо крепких срубов Ладоги, к выезду из города. Он не оглядывался. Оглядываться было нельзя. Позади оставалось детство, пусть и лживое, но относительно безопасное. Впереди лежала Небыль – Академия Вещего Шума и все, что она в себе таила: надежда, опасность и долгая дорога мести.
