Несколько листов тонкой, пожелтевшей бумаги, выпавших из потайного кармашка на внутренней стороне обложки альбома. Чернила – выцветшие фиолетовые, почерк – изящный, но к концу – дрожащий, сбивающийся в углы.
Лист первый. Без даты, чернила свежие, почерк уверенный.
Старый дом вздохнул сегодня глубже обычного. Солнечный луч, пробившийся сквозь пыльное окно чердака, осветил его – лежал он в сундуке, под слоем платьев матери, пахнущих лавандой и грустью. Альбом. Наша летопись. «Наша История» – золото букв почти съедено временем, как и лица внутри. Я принесла его вниз, в гостиную, где тикают часы и вяжет крючком тень в углу. Полинявшие ленты, выцветшие карточки… Как много воды утекло с тех пор, как я листала его последний раз. После похорон отца, наверное. Странно, как эти картонные прямоугольники могут сжимать сердце – вот Джонатан, смеется на качелях, вот мама в саду… а вот и Оно. Первое фото с Ним. Кажется, на свадьбе тети Агаты в Бостоне. Я тогда и не заметила. Никто не заметил. Как мы все слепы.
Лист второй. «Октябрь 12, 1968»
Бессонница – моя старая спутница. И в эти ночные часы, под абажуром, бросающим ореол света на стол, я вижу яснее. Листала альбом, искала ту самую фотографию прадеда Элиаса у шахты в Пенсильвании. Нашла! Стоят мужики, закопченные, усталые, а за ними, в полутьме… Он. Стоит. Смотрит. Прямо в душу объектива. Тот же профиль, что и на свадьбе Агаты. Тот же недвижимый, всевидящий взгляд. Холодок пробежал по спине. Неужели? Совпадение? Но сердце замерло, узнав эти черты. Я зажгла вторую лампу. Нашла фото отца в Шербуре, 1918 год. Разруха, солдаты… и в разбитой витрине магазина, как в зловещей раме – Он. Ближе. Четче. Лицо – маска без возраста, без эмоций. Только глаза… Господи, эти глаза! Они смотрят сквозь войну, сквозь стекло, сквозь годы. Прямо на меня. Почему я вижу его только теперь? Почему раньше он был… невидим?
Лист третий. «Март 3, 1969»
Я пыталась. О, как я пыталась! Перерыла все письма, все метрики, старые счета – ни имени, ни намека. Писала в исторические общества, в архивы тех городов, где были сделаны снимки. Вежливые ответы: «Никаких упоминаний подобного лица не найдено». Показывала фото брату Генри. Водила дрожащим пальцем: «Видишь? Вот здесь, в толпе у парохода?». Он щурился, тер очки, качал головой: «Пыль, Марта. Трещинка на эмульсии. Тебе надо отдохнуть, меньше копаться в этом старье». Он не видел! Его глаза скользили мимо, как мимо пустого места. Как мимо меня стало скользить его внимание после этого. Я одна. Совсем одна с этим… знанием. С этим взглядом, который теперь преследует меня в полумраке коридоров. Альбом больше не утешение. Он – окно. Окно, в которое Оно смотрит. И я чувствую, как холод тянет из его страниц.
Лист четвертый. «Август 17, 1971»
Он перестал быть тенью прошлого. Сегодня мистер Эванс, фотограф, принес снимки с церковного благотворительного базара. Я – за столиком с выпечкой, улыбаюсь. Солнечно, весело. И… Он. В толпе покупателей. За спиной у миссис Кларк. Не в тени, не с краю – в центре. Лицо повернуто к камере. Четкое. Неоспоримое. Те самые скулы, тот же пробор, те же глаза, впивающиеся в объектив с ледяной интенсивностью. Ближе, чем когда-либо. Мистер Эванс, когда я указала, только пожал плечами: «Какой-то господин, мисс Марта. Много народу было». Но он не был там! Я знаю! Я чувствовала этот взгляд на затылке весь тот день, холодный и тяжелый, как свинец. Он здесь. В Хартсмилле. Он приближается. Альбом на столе – как магнит для кошмара. Я запираю его в нижний ящик бюро. На ключ. Будто это что-то изменит.
