Горы Юньмэн встречали путника молчанием тысячи лет, но сегодня они пели.
Лин Вэй остановился на узкой тропе, прижимая к груди футляр со старой пипой. Ветер, спускавшийся с заснеженных вершин, свистел между остроконечных скал, но это была не та мелодия, что заставила его замереть. Где-то впереди, за поворотом тропы, звучали аккорды – глубокие, резонирующие, словно сама гора стонала от древней боли.
"Здесь не должно быть музыкантов," – подумал он, осторожно ступая по скользким от утренней росы камням. Тропа к перевалу Белого Дракона была забыта уже много десятилетий. Торговцы предпочитали более безопасные маршруты, а паломники давно нашли другие святыни. Только такие бродяги, как он сам, ещё забирались в эти дикие места.
Мелодия становилась отчётливее с каждым шагом. Это была не пипа и не гуцинь – звук был слишком объёмным, слишком глубоким. Арфа? Лин Вэй нахмурился. Горные арфы были редкостью даже в больших городах, а здесь, на высоте трёх тысяч чи над уровнем моря.
Тропа вывела его на небольшое плато, где среди замшелых валунов темнели руины древнего храма. Крыша давно обрушилась, от стен остались лишь каменные столбы, увитые горным плющом. Но в центре развалин, там, где когда-то стоял алтарь, возвышалась арфа.
Лин Вэй забыл о дыхании.
Инструмент был прекрасен и ужасен одновременно. Высотой с человека, вырезанный из белого нефрита, он светился в предрассветных сумерках собственным, холодным светом. Сорок девять струн, каждая толщиной с мизинец, дрожали от ветра, рождая ту самую мелодию, что привела его сюда. На резной раме извивались драконы из тёмно-зелёного камня, их глаза-рубины следили за каждым движением пришельца.
"Тысячу извинений за беспокойство, учитель," – прошептал Лин Вэй, опускаясь на колени перед инструментом. В горах было принято обращаться ко всем древним вещам с почтением. Особенно к тем, что излучали силу так явно, что даже воздух вокруг них казался плотнее.
Арфа замолчала.
В наступившей тишине Лин Вэй услышал собственное сердцебиение и далёкий плач горных ястребов. Он медленно поднялся, не сводя глаз с инструмента. На одном из драконов блеснула надпись – иероглифы, настолько древние, что он едва мог их прочесть.
"Тот, кто слышит песню ветра, может научиться управлять бурей."
Рука сама собой потянулась к струнам.
"Не стоит," – сказал он себе вслух. – "Чужой инструмент"
Но пальцы уже коснулись самой тонкой струны.
Звук был подобен грому, рождённому в самом сердце горы. Он прокатился по ущельям эхом, которое не желало затихать. Птицы взметнулись с утёсов чёрными тучами. Где-то внизу, в долине, завыли волки.
А в небе что-то изменилось.
Лин Вэй запрокинул голову и увидел, как беленькие утренние облачка начинают темнеть, собираясь в плотную массу прямо над храмом. Ветер усилился, прижимая его одежды к телу, свистя в ушах. Но это было не похоже на обычный горный ветер – воздух пах озоном и древней магией.
"Что я наделал?" – выдохнул он, отдёргивая руку от струн.
Слишком поздно. Небо разверзлось дождём.
Но это был не обычный дождь. Капли падали медленно, светясь изнутри серебристым огнём, и там, где они касались камней, расцветали крошечные полевые цветы. Дождь пел – каждая капля звучала как нота, и вместе они создавали мелодию такой красоты, что у Лин Вэя защипало глаза.
Он стоял посреди этого чуда, промокая до нитки, и впервые в жизни понял, что такое настоящая магия. Не фокусы бродячих иллюзионистов, не заклинания деревенских знахарей – истинная сила, способная изменить саму ткань мира одним прикосновением.
Дождь длился недолго. Когда последняя светящаяся капля упала на землю, в развалинах храма царила удивительная тишина. Даже ветер затих, словно природа прислушивалась к чему-то, неслышному человеческому уху.
