Глубокой осенней ночью 1943 года
небольшой грузо-пассажирский пароходик «Франц Меринг, густо дымя,
кособоко вошел в бухту Золотой Рог.
На рейде тут и там чернели грузные
океанские громадины. Они молчали. Им словно было зазорно
поприветствовать басовитыми гудками какой-то замызганный угольщик,
вернувшийся из обычного прибрежного каботажа.
Но «Франц Меринг» знал себе цену. Он
в рейсе проделал немалую работу, обслуживая , приморские берега,
открытые всем ветрам. И, не замедляя ход, прошествовал мимо
солидных кораблей. Вошел тихонько в порт. Без лишней суеты
привалился накренившимся бортом к родному пассажирскому
причалу.
Моросило. На причале никого не было,
кроме нескольких пограничников в плащ-палатках. Из дрожащего серого
мрака выступал низкий и длинный склад, чем-то похожий на угрюмый
барак сезонников в поселке рыбокомбината. Рядом с ним, в заборе
виднелись широкие ворота. Они были открыты. Но у земли их
перегораживала тонкая цепь. Возле них высилась вахтерская будка. С
палки, торчавшей с ее скособоченной крыши, свисала электрическая
лампочка. Она бросала рассеянный свет на сгорбленного человека в
брезентовом дождевике до пят и с ружьем. Дальше по берегу
громоздились какие-то строения. А выше за ними горели редкие
огоньки, разбросанные. по склонам сопок, неясное очертание которых
едва просматривалось на мутном небосклоне.
Матросы «Франца Меринга», спросонок
нерасторопные, переругиваясь, положили узкую сходню.
К ней тотчас встали пограничники.
Они, подсвечивая себе карманными фонариками, начали проверку
документов у редких пассажиров.
На палубе, за кучей шлака, не решаясь
подходить пограничникам, остановился Федя Корнев, коренастый
мальчишка лет четырнадцати. Он был в кепчонке-восьмиклинке, в
коротком, словно матросский бушлат, пальтишке с лохматым, барсучьим
воротником, в помятых широких штанах и новых американских: ботинках
па толстой, негнущейся, как деревяшка, прессованной подошве. И не
только одежонка, но и его деревенское лицо, растерянно бегающие и
удивленные глаза - все говорило, что прибыл он издалека, что
никогда еще не бывал не только во Владивостоке, но п в каком-либо
другом городе.
Федя недавно осиротел. В начале
осени, когда шла кета, мать его, работавшая в рыбацкой артели,
попала в шторм на кунгасе, едва выгребла, но простудилась, зачахла
и померла. Отца он потерял еще в тридцать седьмом году. Его
арестовали. И с тех пор отец как в воду канул. Из родных остался у
Феди только брат Василий. Он служил на Тихоокеанском флоте, где то
тут в городе, на корабле. Брат и вызвал Федю к себе, обещал
встретить.
Федя и ожидал Василия. Но брат
почему-то все не появлялся.
Палуба между тем пустела.
Пограничники уже подозрительно поглядывали на одинокого паренька. И
Федя, преодолевая робость, сжал ручку самодельного чемоданчика и
подошел к ним.
Они молча и, как ему показалось,
придирчивее, чем у других, проверили его документы: вызов брата,
метрику, справку об окончании восьми классов. И когда, наконец,
пропустили, последние пассажиры скрылись за воротами.
Федя не знал, что делать: куда идти,
где провести ночь. Потеряв надежду на брата, он совсем сник. Из
головы его вылетело, что у него есть адрес Тушкиных: двоюродной
тетки Аксиньи и ее мужа Ивана Спиридоновича, которые лет шесть тому
назад переехали в город, и что Василий в последнем письме
разъяснял, как найти его корабль, если сам не встретит.
С далекого рейда донесся вдруг, как
прощальный вздох, одинокий гудок парохода. Сердце мальчишки
дрогнуло. Федя почувствовал себя брошенным па произвол судьбы.
Обожгла горькая мысль, что зря покинул родной поселок, где уже
начал работать, заменив мать; зря добирался сюда, в незнакомый где
сейчас, когда идет война, у всех и своих забот хватает и никто не
придет ему на помощь.
