Мы застываем в янтаре, где свет
– тепло любимых глаз,
Где дыханье и улыбки дороже
стоят тысяч фраз.
Ты только меня не пускай – не
пускай одной улететь,
Никому, молю, не отдай – с тобой
позволь догореть!
Иногда то, что мы принимаем за
случайность, на самом деле является неизбежностью. Закономерностью,
которую мы просто не в силах понять.
Сидя на крыше четырехэтажного дома,
я любовалась закатом и еще не знала, какую случайность принесет мне
грядущая ночь.
Этот вечер был совершенно обычен.
Солнце медленно оплывало за горизонт, разбрызгивая по столице лучи,
подобные разжиженному золоту. Под ним блестели гладкие черепичные
крыши, зелень приобретала спокойные теплые оттенки, как будто
август уже закончился, и наступила середина осени. Ветер приносил
запах дыма, выбивающегося из труб расположившейся неподалеку
котельной, свежей выпечки, продающейся в соседнем квартале, и
спелых яблок.
Совершенно обычный вечер плавно
перетекал в совершенно обычную ночь. Ночь всегда была хитрой –
подкрадывалась незаметно, вытесняла свет, чтобы впустить в мир
Тьму, а вместе с ней и ее вечных спутников.
В Дрейдере, как и в прочих городах,
фонари зажигались еще засветло, и ни один из них не гас раньше, чем
день снова вступал в свои права. Несмотря на это, все равно мало
кто отваживался выходить из дома после наступления сумерек без
весомого повода – да и при наличии оного еще раздумывали, а стоит
ли оно того.
Опустив взгляд на листы раскрытой
тетради, я перечитала написанное и вздохнула.
Стихи приходили ко мне сами. Я
никогда этому не училась, да и поэзию как таковую особо не любила –
попросту некогда мне было ее любить. Но иногда случались моменты,
когда меня буквально распирало, и казалось, что не возьмись я за
перо, карандаш, уголь, мел, да хоть что-нибудь пишущее – и голова
просто взорвется!
В детстве родители хвалили меня,
говоря, что, возможно, я сумею развить талант и стать известным
поэтом.
Папа… мама… кот, которого все мы
звали просто Котом… моя любимая семья, которой не стало десять лет
назад. Тот день мне запомнился так отчетливо, что я могла
воспроизвести в памяти каждую деталь. И сильный хлесткий дождь, под
который выбежала в чем была – босиком, в простом домашнем платье; и
кьера с тонкой полоской усов, сообщившего, что кеб, на котором
ехали родители, упал в ущелье; и приторный, тошнотворный запах
дешевой туалетной воды, которой пользовалась моя тетушка…
Тетушка Эльза появилась в моей жизни
внезапно. Прежде она не общалась со своей сестрой, но, оставшись
единственной родственницей, стала моей опекуншей. В тот день она в
компании дядюшки Риуса полноправной владычицей поднялась на
четвертый этаж пятнадцатого дома Истарской улицы, да так там и
осталась. Нам с Котом пришлось перебраться на чердак.
В свою бывшую комнату я переселялась
лишь на пару дней в году, когда нам наносила визит работница службы
опеки. Эта худощавая, обладающая мелкими чертами лица женщина очень
любила деньги и с радостью принимала их от тетушки сразу после
любезного приглашения попить чай. До меня работнице дела не было…
вернее, было, но лишь формально. Да я особо и не жаловалась.
Конечно, отношение ко мне тетушки Эльзы лишь с большой натяжкой
можно было назвать сносным, но я быстро научилась с этим мириться.
В детстве часто плакала и пыталась бунтовать, а потом перестала.
Привыкла, наверное.
А совсем скоро мне исполнится
девятнадцать. Я избавлюсь от власти опекунов и смогу жить, как
захочу… только вот выставить их из дома вряд ли будет просто.
– Каин, иди домой! – внезапно
позвала сына вышедшая на балкон соседнего дома госпожа Грана. – Уже
темнеет!
И тут же обратилась к сидящей в
кресле-качалке свекрови:
