Ранее
В Синих землях было холодно и тесно.
Кьяра привыкла к жару пустыни Хурлах, к просторам бескрайних
Красных степей, к свободе от всех этих глупых правил, пронизывающих
этикет дома Ива Стелера так, что здравого смысла за ворохом
помпезных действий было уже и не видно.
Теперь ей полагалось носить платье с
тесным корсажем и пышной юбкой, поднимаемой у бедер специальными
ватными валиками, увидев которые впервые, Кьяра подумала, что
служанка шутит. Отец, прибывший в Синие земли вместе с ней, был
непреклонен: вместо удобного кожаного колета поверх тонкой
батистовой рубашки и кожаных же брюк, сверху чуть прикрытых ворохом
красной ткани, Кьяру облачили в плотную душную ткань расшитого
золотом и серебром голубого одеяния, сделавшего ее гибкую фигуру
вдвое толще и впятеро неповоротливее. Когда отец, Сфатион Теренер,
увидел ее в таком виде, даже он не сдержал смешка. Кьяра так и
думала: нелепое одеяние на ней, дочери степи, было
смехотворным.
-Я не буду это носить, - заявила
Кьяра, сбрасывая жесткий кружевной воротник и ища на ощупь завязки
корсажа.
-Будешь, - отрезал Сфатион, обходя
дочь по кругу и поднимая с пола этот искусный тканый ошейник. -
Выйдешь замуж, родишь минимум двоих наследников, одного из которых
отошлешь в Красные земли, чтобы я мог его воспитать, тогда и будешь
выглядеть как захочешь.
-Это не та судьба, которая... -
Кьяра хотела закончить шуткой, не бросая вызова отцу, которого
боялась до дрожащих поджилок, но Сфатион ее перебил, мигом
посуровев:
-Кто ты такая, чтобы рассуждать о
судьбе? Привыкла прятаться за нашими спинами, моей и братьев, и
выросла избалованной. Но они мертвы, игры закончились, и это первый
раз, когда ты можешь быть хоть сколько-то полезной Красным
степям.
Как и всегда, он говорил так, будто
резал. Ни капли любви, ни капли тепла, скорее в его голосе звучало
желание сломать недостаточно покорную дочь — как и во время всех
тех бесчисленных бесед, в которых он учил ее жизни. Однако в этот
раз его суждения были еще и жестоки. Кьяра объясняла себе это тем,
что после смерти троих сыновей, отец пошатнулся в своем ментальном
здоровье. Она почти принимала мысль, что ее присутствие злило отца,
ведь Сфатион явно жалел о невозможности обменять жизнь Кьяры на
жизнь любого из ее братьев, — и это вызывало у нее глухую боль —
так болят отбитые гибкой тростью, уже онемевшие руки.
Кьяра бросилась бы отцу в ноги и
умоляла не оставлять ее в Стратаците, если бы это имело смысл. Но
Сфатион Теренер скорее предупредил бы охрану замка, что следить за
невестой нужно внимательнее, чем отменил свой приказ — и слезы, и
слабость он глубочайше презирал. Кьяра в который раз глядела на его
смуглое, исчерченное морщинами лицо, на заплетенные в сложные косы
длинные седые волосы с редкими рыжими прядями, на холодные карие,
почти черные глаза и глубокие тени, залегшие под ними, на
болезненный разворот плеч... Нет, отец не сжалился бы. Он страдал и
нес это страдание всем, кто оказывался рядом, он был уверен в своей
правоте и покарал бы дочь за любые признаки несогласия.
Поэтому Кьяра проглотила свое
негодование, поправила на себе дутый полумесяц накладок на бедра и
улыбнулась, будто это было легко:
-Хорошо, отец, как скажешь.
Сфатион удовлетворенно кивнул, не
распознав за покорностью правды: Кьяра не собиралась смиряться со
своим положением — ни ради отцовского признания, до которого было
дотянуться сложнее, чем до горизонта, ни ради какой-то эфемерной
пользы Красным землям, из-за глупости братьев впавшим в немилость
ко всем важным фигурам Империи.
Молчаливое согласие, жертвенная
поза, выводок светловолосых детей — это недоразумение не могло быть
ее судьбой. Кьяра хотела стать гордой воительницей степей, быстрой
и ловкой, она уже умела в бою поставить на колени противника вдвое
больше себя!
