— Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля… — орал из соседней комнаты бабкин
сожитель.
И хотя его соседка — мировая старуха, но найденный ею «по
случаю» дедок-активист откровенно раздражал.
Белобрысый парень приподнял голову и прикрикнул, для верности
кинув в стенку тапком:
— Петрович, дай выспаться!
За стеной раздалось кряхтение, и на какое-то время наступило
затишье.
Но весеннее солнце, безапелляционно влезшее в постель, не дало
повторно задремать, а констатировав звук гремящих тарелок и унюхав
запах яичницы с помидорами, лежащий на узкой койке решил
проснуться.
Завернув умыться, он прослушал слезливый бабкин рассказ о её
нелёгкой судьбе и, удовлетворённо хмыкнув, понял, что завтрак ему
обеспечен — по праву пребывания в этом доме.
— Ты не смотри, что патлатый такой,— тем временем вещала бабка,
— детдомовский парень-то. Настрадался. А рукастый какой. Вон, был
барак-коммуналка, а теперь у нас с внучком — Квартира! Помирать
буду, ему комнату отпишу.
***
Соседка по случаю праздника собиралась на кладбище, а он ещё
месяц назад обещал помочь с покраской оградки.
Матеря себя, Костя тоже собрался.
Погост в начале своего заселения находился среди кусочка
светлого берёзового леса, теперь же уходил серым металлочерепичным
забором далеко к холмам и там спускался к реке.
Они подошли к могиле после полудня. Кто именно там лежал и кем
он бабке приходился, Костя не вникал. Но бабка, охая, сразу начала
сгребать прошлогоднюю траву, а Константин, неторопливо расставив
банки и слегка зашкурив ржавые участки, принялся красить. Так и
провозились весь остаток выходного дня. Уже под вечер, тихо посидев
и повздыхав, отправились домой.
К этому моменту вокруг могил медленно начали расползаться
островки серого ночного тумана, превращая прошлогодние травы в
цепкие руки, тянущиеся за живым теплом.
Тут бабка охнула:
— Кость, а лопатку-то я свою забыла, жалко ведь, подберут…
Парень покосился на старуху, но та смотрела жалобно и как-то
безнадежно. Эх, не родился толстокожим бегемотом —
бесполезно пытаться за него сойти. Буркнув: «Догоню» и
мысленно коря себя за мягкотелость, Костик рысью побежал через
старое кладбище напрямик.
Здесь покойников хоронили как попало.
Давно покосившиеся кресты вырастали под самыми разными углами, а
редкие памятники так глубоко ушли в не просохшую после зимы землю,
что Костя перепрыгивал с одного на другой, мечтая только не
провалиться в стылую весеннюю топь.
Впереди возвышался единственный на весь погост «памятник
архитектуры». Склеп, притулившийся к останкам каменной церкви, в
народе за сохранность и мраморные, чудом не отколовшиеся детали,
изображающие закрытые створки ворот, был прозван «вампирским
отродьем».
Юноша разогнался и, перепрыгнув бордюр, собрался обогнуть склеп,
чтобы потом по прямой тропинке добежать за оставленной «ценной
лопаткой».
Казавшееся непоколебимым, сооружение тем не менее частично ушло
в землю, блестя в свете заката мраморным портиком осевшей в землю
стены.
Когда-то пять ступенек вели к изображению закрытых врат, но
теперь они совсем исчезли в чёрной жидкой грязи, дыша на Костю
характерным запахом тлена и вечной скорби, присущим всем кладбищам
в мире.
Мрачную атмосферу приближающейся ночи нарушил ухающий крик
филина… и парень, поскользнувшись, полетел вперёд головой — к
каменным створкам ворот.
***
… Ему снилось скорбное лицо матери, которую он никогда не видел,
и ласковые руки, касающиеся его лица:
— Пришёл… — услышал он.
— Мы очень долго ждали тебя, сынок…
Потом небо раскрасилось яркими алыми всполохами, и сквозь
тяжёлые раскаты грома прозвучало: «Иди, обрети крылья!».
Вокруг всё завертелось, и он… очнулся!
