Послушайте. Меня зовут Магграх, и я
никогда не видела землю. Я имею в виду ту землю, которая даёт
урожай и крепко пахнет навозом. Или пыльную дорогу, разбитую
колёсами грузовиков. Сухую или напитанную дождём. Любую. Не знаю её
текстуру, вкус, запах. Как могу только представлять аромат полевых
цветов, шелест трав, солнечные отсветы на воде, тени от деревьев.
Кое-что я видела в книгах. В тех, что украла из библиотеки отца и
спрятала в тайнике под старыми половицами. Если книги найдут, если
узнают, что монахиня из разрушенного храма перед смертью научила
меня читать...
Я
сижу на диване с любимым томиком стихов на коленях, и часы над
головой размеренно тикают. Даже если отец или брат вернутся с
молитвы раньше, я готова: читая, прислушиваюсь к уличному шуму и не
перестаю следить за временем. В доме никого, и я точно знаю,
что успею положить своё сокровище обратно в тайник, едва
заскрипит, открываясь, входная дверь. А если не успею, красный
шерстяной плед перекинут через подлокотник дивана не просто так. В
случае опасности я заверну в него книгу. Это займёт не больше
секунды.
Я читаю по слогам, а значит,
медленно, и в основном разглядываю картинки. Перелистываю
засаленные страницы, и сердце колотится. С каждым движением часовой
стрелки меня сильнее подташнивает. Пальцы такие влажные, что
приходится вытирать салфеткой.
Ирма — монахиня из
разрушенного храма — называла меня способной. Я помню круглые глаза
и седые волосы, за которые её тащили на площадь к столбу позора.
Помню камень в руке отца. Никогда я не оставлю книгу на диване,
даже чтобы отлучиться в туалет, — уберу под половицы, какое бы
время ни показывали часы.
В нашем городе не встретишь цветов.
Ни садов. Ни парков. Ни пучка травы. Не увидишь даже маленького
растения в горшочке на подоконнике.
Говорят, так было не всегда.
Говорят, однажды люди испугались — вырубили деревья, осушили озёра,
разорили разбросанные по городу клумбы, землю же закатали в
асфальт. И теперь мы живём в лесу, но в лесу особенном: у деревьев
здесь стволы из стекла и бетона. Эти деревья вырастают из
асфальтового поля и, сверкая на солнце, царапают крышами
облака.
Стоя у окна на сороковом этаже,
можно увидеть настоящий лес, обнесённый четырёхметровым кирпичным
забором. В этом заборе есть дверь — узкие металлические ворота с
одним электронным замком и десятком простых, механических, но таких
же надёжных. Иногда эта единственная дверь открывается. Бывает,
даже несколько раз за вечер. Во время комендантского часа. Когда
женщин и девочек нет на улице.
Мой отец служит Серапису. Это бог с
человеческим телом и головой быка, жестокий и беспощадный. Глаза у
него красные, как тот плед, который я всегда держу под рукой,
читая. Как отметины от палки на спине моей несчастной сестры. Как
родимое пятно у меня на шее.
Как у всякого служителя культа, у
моего отца есть Ключ — плоский кусочек пластика, который он достаёт
из потайного кармана и прикладывает к светящейся панели на
запретной двери. Но, конечно, этого недостаточно, чтобы ворота
открылись. У жрецов и охотников целый чемоданчик ключей
всевозможных форм и размеров.
Ходят слухи, что в лесу обитают
чудовища. Говорят, проникнув в лес, чудовищем становишься ты. Что
кирпичная стена нас защищает. Ложь. Теперь я знаю, чего
боится отец. Знаю, что так яростно скрывают служители культа. Что
заставило наших предков вырубить деревья, осушить озёра. И зачем
каждый миллиметр земли тщательно спрятали под асфальтом.
Нижний мир. Ахарон. Один из
слоёв реальности.
— Что ты задумала? — я хромала за
сестрой, боязливо озираясь.
