Стук повторялся снова и снова.
Я спрыгнула с лежанки, ойкнув, когда босые подошвы коснулись
холодного пола, схватила гребенку и подбежала к окну. Густые
вьющиеся волосы плохо поддавались расчесыванию, тем более если
заниматься им на ходу и не смотреть, за что зацепилась. Я часто
слышала, что такими волосами стоило бы гордиться, но не видела в
этом своей заслуги: что выросло, то и выросло. Иногда я мечтала о
том, как отправлюсь на поиски приключений, и тогда обязательно
постригусь под мальчишку. У нас это считалось жутко
неприличным.
Внизу под окном спиной, вернее, макушкой ко мне стояла соседка,
тетушка лет пятидесяти от роду, которая считала своим долгом за
мной приглядывать. В родстве мы не состояли, так уж получилось, что
она подобрала нас с братом с улицы, когда мы, маленькие и глупые,
остались наедине с большим и пугающим миром. Теперь, много лет
спустя, приглядывание заключалось в том, что тетушка скармливала
мне лишние пирожки, которые вчера не осилили пятеро ее отпрысков,
но я не жаловалась. Готовить ненавидела, а попросить было некого.
Родителей я не помнила, брат прошлым летом женился, отстроил новый
дом для своей благоверной (чтоб у нее вся еда поутру скисла!) и
съехал, едва мне исполнилось восемнадцать. Новоиспеченная супруга
не желала ждать ни денечка дольше. Мне же достался маленький
пристрой к тетушкиному дому, в котором мы выросли. Я знала, что
рано или поздно та потребует его освободить, но до замужества я
могла спокойно ютиться в нем.
Так я осталась одна.
Под окном, кроме седеющей макушки, не было ничего
примечательного. Тетушка смотрела на дорогу, и я уставилась туда
же, пританцовывая на месте, чтобы не отморозить ноги. Печи в моем
пристрое не было, и хотя одна стена — та, что отделяла мою комнату
от основного дома, — хорошо нагревалась от соседской печки,
деревянные доски под ногами оставались почти всегда ледяными, даже
в летнюю пору. Не хватало погреба, когда-то их уложили прямо на
сырую болотную землю.
Вдоль улицы собирались зеваки, на вид они были сонными,
уставшими и помятыми. Тетушка развернулась бочком, подняла руку и
постучала по полуоткрытой ставне, так и не заметив меня. Она, как и
всегда, светилась бодростью и энергией, иногда мне хотелось ее за
это возненавидеть. Я усмехнулась, наклонилась и легонько шлепнула
ее пальцами по макушке в ответ.
— Ой, Фрея! — тетушка вздрогнула, фартук на пышном животе
предательски зашатался, выдав испуг хозяйки, которая сразу перешла
в нападение: — Ты чего меня так пугаешь?
— А чего вас в такую рань принесло? — беззлобно спросила я и
зевнула.
— Да какая же это рань, деточка! Шестой час!
Я дернула гребенку и с ненавистью воззрилась на клочок волос,
который остался висеть на ней.
— Выходи, жениха проспишь!
— Чего? — опешила я, от неожиданности оставила волосы в покое.
Жениха она упорно пыталась мне отыскать, несмотря на то что у нее
имелись две родные девки на выданье. На каждые смотрины меня
запихивали вместе с ними. Видимо, получить пристрой обратно ей
хотелось так же сильно, как спихнуть дочерей из родительского
дома.
— Наши-то с покупками едут, гостя везут, — нетерпеливо пояснила
она. — Через полчаса будут.
— А вы откуда узнали?
— Мой старшенький с ними ездил, еще ночью вперед повозок
прибежал, встречайте, мол. Говорит, с самой столицы к нам гость
пожаловал, — довольно подмигнула тетушка. — Смотри, девки-то все уж
выстроились вдоль дороги. Проспишь ты, Фрея, свое счастье.
— Им больше достанется, — проворчала я. От ее показного
энтузиазма у меня сводило живот.
Я демонстративно высунула в окно кулак и разжала, клок волос
медленно полетел к земле, туда, где ровным разноцветным слоем
лежали недавно опавшие листья Тетушка отпрыгнула на добрую половину
метра, прям как кошка, которой наступили на хвост, и принялась
костерить меня за игры. Рассказывала что-то про ведьмин волос,
порчу, непогоду и даже бурю. Я не вслушивалась. Бурь у нас не
случалось, да и ведьмой я, увы, не была, хотя и не отказалась бы.
Магия помогала там, где оказывались бессильны травы, настойки и
топор.
