День только перевалил за обед, а Лане уже нестерпимо хотелось
вызвать повозку до столицы и покинуть это богами забытое
захолустье. Даже если можно было бы не обращать внимание на
убогость городишки, в котором она уже почти год прозябает, то
ранняя весна со своей слякотью и сыростью все равно не добавляет
оптимизма.
Конечно, после сверкающей столицы любой город будет казаться
унылым и блеклым, но Бросвен своей серостью наверняка превзойдет их
всех. Лана уже прошла круглую центральную площадь города, на
которой самой выдающейся постройкой был храм трех богов, а самым
высоким зданием значилось городское управление. В целых три
этажа.
На площади располагались всевозможные лавки и мастерские с
изделиями сомнительного качества, которые Лана никогда не купит.
Парикмахерская, где она ни за что не будет стричься. Пара таверн,
перед посещением которых придется выпить по бутыли зелья от изжоги
и отравления, да и общее противовирусное тоже не будет лишним. И
булочная на самом краю площади.
Булочная была единственным заведением города, где можно
перекусить, не боясь подхватить дизентерию. Лана по привычке
постучала сапогом о сапог у входа, чтобы стряхнуть основную грязь,
прошлась бытовым заклинанием очистки по обуви и подолу юбки, чтобы
даже соринки не осталось, и вошла внутрь.
Колокольчик над дверью выдал свою трель, сообщая о посетителе, и
из подсобки вышел владелец булочной, мистер Луи. Уже не молодой,
худощавого телосложения, в круглых очках и зачесанными набок
жиденькими волосами он походил скорее на библиотекаря, чем на
пекаря.
‒ А, Мелания, это ты! Проходи, не стой на пороге. У меня как раз
через минуту будут готовы пирожки с мясом.
Лана прошла к витрине, оглядывая привычный ассортимент. Мистер
Луи как раз вышел из подсобки, держа в рукавицах противень с
горячими пирожками. Вытянул шею и, взглянув куда-то в район коврика
входной двери, усмехнулся:
‒ Знаешь, Лана, ты единственная, кто стряхивает и очищает обувь
перед входом. Я уже устал вытирать за каждым посетителем эту
бесконечную грязь.
‒ Это моя дань уважения к единственному человеку в городе,
соблюдающему гигиену и санитарные правила.
Мистер Луи расхохотался:
‒ Ох, мне безумно приятны твои слова, но ты явно
преувеличиваешь.
‒ Поверьте, это я еще преуменьшаю, ‒ пробурчала Лана.
‒ Это ты лекарь и привыкла к идеальной чистоте. Но простому
народу, чтобы плотно и сытно поесть, не обязательна стерильная
чистота вокруг. У Хлои очень даже хорошо кормят, просто таверна
старая вот и кажется грязной.
Лана устало вздохнула:
‒ Знали бы вы, сколько людей ко мне обращаются с
отравлениями.
Луи уже открыл рот, чтобы начать спорить, но, зная пекаря и его
любовь к долгим разговорам, Лана быстро хлопнула в ладоши и
сказала:
‒ Ладно. Мне нужно бежать. Заверните пакет песочного печенья и
еще рогаликов с вишней. Это все.
‒ Может пирожков с мясом возьмешь? Сама же видела, что только из
печи.
Лана задумалась. Позавтракала она не плотно, а время обеда уже
подходило к концу.
‒ Хорошо, еще четыре пирожка.
‒ Держи пять, ‒ улыбнулся пекарь, ‒ один в подарок за чистые
полы.
‒ Спасибо, Луи.
Лана погрузила все в стазис и закинула в пространственный карман
сумки.
Расплатившись, Лана вышла из булочной, оглянулась вокруг, и
слегка поднявшееся от общения с пекарем настроение снова упало.
Стараясь обходить самые обширные лужи, что было затруднительно,
учитывая, что площадь представляла собой одну сплошную лужу, Лана
двинулась к окраине.
Если вокруг площади здания хоть отдаленно походили на зажиточные
и имели по два этажа, то чем ближе к краю города, тем печальнее
становилась картина.
За кривыми деревянными заборами прятались покосившиеся дома.
Сколоченные из почерневших бревен и досок, с низкими крышами и
парой окон на фасаде, они напоминали озлобленных старух, которые
никак не хотят отходить в мир иной и отравляют собой все вокруг. По
углам двора валялись кучи старых ржавеющих инструментов и мусора, а
под развешанным пожелтевшим бельем топтались тощие куры.
