1
Россия. Дальний Восток. 1992 год
Когда человек умирает, вокруг него оживает все то, что раньше казалось мертвыми и необязательными декорациями жизни.
И сейчас, сидя в полузабытьи на пассажирском сидении своей собственной машины, через наполовину приоткрытое окно Андрей слышал, несмотря на шум мотора, не только пение птиц, но и какой-то шепот, доносившийся к нему со всех сторон и поначалу звучавший тихо, почти сливаясь с шумом щебенки под колесами.
Но постепенно шепот становился все громче и отчетливее, а главное – он уже звучал словно отдельно и от хруста щебня, и навязчивой мелодии из магнитолы, и даже его собственного тяжелого дыхания. И в какой-то момент Андрей понял, что с ним разговаривают, просто он никак не может разобрать слов этого странного языка.
Cтарая «Хонда» уверенно шла по ухабистой дороге, которую, судя по всему, строили не дорожники, а лесорубы. Это была обыкновенная просека, по сторонам которой стояли две стены соснового леса, казавшихся Андрею створками какого-то огромного саквояжа, готового в любую минуту сомкнуть свои половинки и поглотить узкую полоску неба между ними. Навсегда.
Они ехали на запад, и время от времени, после очередного поворота дороги, на узкой полоске неба появлялось клонящееся к закату солнце и его лучи били прямо в глаза Андрею, обжигая и словно встряхивая его, и возвращая память о том, что он должен был еще успеть сделать. Обязательно успеть сделать – ведь он обещал!
Машина справлялась с дорогой, хотя такое разбитое лесовозами «шоссе» не могло даже присниться «Хонде» в ее прошлой жизни, в Японии, в самом страшном автомобильном сне. Однако у нее был серьезный запас прочности.
А у него, еще пять дней назад здорового тридцатипятилетнего мужика, безвольное тело которого удерживал в кресле только пристегнутый ремень безопасности, такого запаса прочности не оказалось.
Андрей умирал.
Укус клеща он просто проморгал. Мало ли в уссурийской тайге разной кусачей твари, готовой поживиться теплой кровью? Их с Павлом, забравшихся сразу после похорон матери Андрея на неделю в таежную глушь, на рыбалку, подальше от людей, больше беспокоила мошка в воздухе и змеи под ногами.
Тело от укусов мошки чесалось в нескольких местах одновременно, и на это уже на второй день таежной жизни все перестают обращать внимание. А начавшиеся головокружение и рвоту Андрея они с Павлом приняли сначала за отравление (банка тушенки, доставшаяся Андрею, могла оказаться испорченной), а потом – за укус одной из змей, которые именно в этот день атаковали территорию их маленького лагеря.
Но следа змеиного укуса на теле не было, и только тут они поняли, что зудящее красное пятно с уплотнением под кожей за ухом Андрея – это укус клеща. Прыгнув в машину, они помчались к ближайшему поселку в поисках врача.
Спустя пару лет этот же Михал Михалыч, невысокий, рано облысевший бывший военврач, вернувшийся после увольнения в запас в родную, забытую богом деревню в ста двадцати километрах от райцентра, наверняка смог бы им хоть как-то помочь. Но это был 1992 год, страна балансировала на грани голода, лекарств у него не было даже самых простых, не говоря уже о противоклещевой сыворотке. Михал Михалыч развел руками и посоветовал ехать домой и прощаться с близкими. Он был циником, который много лет лечил все солдатские болезни мазью Вишневского, но он был честен. По всем признакам клещ был энцефалитным, укус за ухом – едва ли не самое плохое, что в этой ситуации могло произойти, да и все сроки для борьбы со смертельно опасной болезнью они пропустили.
Шансов остаться жить не инвалидом у Андрея не было. Шансов остаться жить инвалидом было немного, но тут уже – Михалыч снова развел руками и, узнав, сколько им ехать до дома, посоветовал не терять времени.
