***
Свобода ждала его с распростёртыми кинжалами.
Именно так он представлял себе возвращение на волю. И был готов. Поэтому за спиной прятал огнестрельное оружие мести. Никто не останется без наказания. Долгие двенадцать лет ожидания и долгие двенадцать лет обещания самому себе. Это обязательство придавало ему силы для жизни долгие годы в тюрьме. И теперь, когда он вышел, его встретили. Опередили.
Он наклонился к телу. Проверил пульс. Тут и без этого видно, что женщина мертва. Всё как двенадцать лет назад. Забил насмерть. А удары у него чёткие, даже за решёткой бывалые авторитеты боялись, сразу после первого показательного боя оставили его в покое, посматривали косо, но в рукопашную не лезли. Ему не составило труда одним ударом убить пожилую женщину. Можно даже группу специалистов не вызывать, а следак так в протоколе и напишет – ему не в первый раз.
– Ты же каратист, один разочек ногой в голову и она мертва – вспоминая прокурора, повторил он слова обвиняющей стороны.
Он быстро осмотрел комнату. Что могло указывать на него? Все стены увешаны школьными фотографиями. На снимках она в окружении своих учеников. Дети улыбались, росли, взрослели, Ирма старела. Он заметил знакомые лица одноклассников. Он помнил день съёмок. Фотограф был с неоригинальными, ординарными запросами, выстроил всех по росту и сфотографировал. А они ещё за это деньги ему платили. Но на удивления фотография получилась нормальная. И все одноклассники такие, какими он помнил все эти сложные двенадцать лет. В груди больно кольнуло, наверное, в каменном сердце пошла трещина. Ну ничего, у него есть раствор из песка злости, цемента мести и водной смеси ненависти. Замесит, замажет, закаменеет.
Он зацепился взглядом за свежий снимок. Яркий, современный. Ирма на заднем плане, а впереди мальчишки и девчонки еле достают ей макушками до плеча. Класс пятый, наверное, первый год их ведёт. Ну и на кого ты теперь их оставила? Не довела до выпускного.
Зато какую встречу устроила ему бывшая классная руководительница… со смертельным исходом… хорошо, что других выпускников не было.
Больше в комнате его ничто не привлекло и не заинтересовало. Он собрался уходить, но услышал полицейскую сирену. Звук приближался. Соседи могли слышать возню и крики, вызвать полицию. Надеяться на «авось не за ним», было слишком самоуверенно. Это за ним. Без сомнения.
Он натянул рукав кофты на кулак и вернулся к входной двери, протёр ручки с двух сторон. Действовал быстро. Уходить через парадную дверь поостерегся, вернулся в квартиру, прошёл в спальню, вышел на балкон. Первый этаж, невысоко. Можно спокойно перелезть и спуститься на руках. План был идеальным, тем более в дверь позвонили и грозный голос крикнул:
– Откройте, полиция!
Пришлось ускориться. Он сиганул с балкона. Было невысоко, но ногу он подвернул. Накинул капюшон и, прихрамывая, скрылся в кустах.
Ночная темнота была ему на руку.
***
Лера резко открыла глаза. Сердце бешено колотилось, пыталось пробить ребра. Что её могло разбудить? И почему так тревожно? Сон? Кошмар? Но она не помнит, что ей снилось.
Вроде она слышала лай, или это приснилось? Сейчас ведь всё тихо. Она приподнялась и заглянула в лицо мужу. Женя, потревоженный её вознёй, перевернулся на другой бок и снова засопел. Она протянула к нему руку, но передумала будить. Беспокоить по пустякам не хотелось. Она встала с кровати, натянула халат на голое тело и прошла в Настину комнату. Хоть и комната Настина, но в ней часто можно было найти Никиту. После просмотра ужастиков он мог пробраться к сестре и заснуть на неразложенном диване. При этом говорит, что сам не понимает, как и когда поменял спальное место. Настя называет его трусишкой и утверждает, что брат разговаривает во сне. А Никите ничего не остаётся, как объявить её храпушей. Утром снова будут спорить и доказать ничего не смогут.
