Дура! Зачем я разделась? Зачем пошла
купаться в озере голая? Но волки уснули. Чёрт побери, я была
уверена, что дневной переход их вымотал. Да они же отключились
сразу после ужина и даже этого не заметили.
Как там писал в своём блокноте
брат?
«Самонадеянность всегда была твоим
любимым пороком».
И этот порок, эта самонадеянность
заставили меня бросить свои мужские шмотки на берегу.
Дура! Какая же ты, Тая,
дура!
Слышала? Ветка хрустнула под чужой
ногой. Чувствуешь затылком прожигающий взгляд? Не одна ты тут на
лесной полянке, не одна. Кто-то из братьев проснулся и решил за
тобой проследить.
Кто? Йен? Тибер?
Если этот красавчик-оборотень,
сейчас наблюдающий за мной из кустов, узнает правду… О боги, если
он узнает правду. Узнает о том, что хрупкий юноша-проводник,
помогающий им искать сбежавшую невесту в Запретном лесу, и есть эта
самая сбежавшая невеста, быть мне тогда волчьей подстилкой до конца
своих дней. Общей женой. Любимицей стаи.
Любимица стаи. Какое корректное
название для женщины, вынужденной ублажать семь молодых грозных
волков. Для женщины, которую лишат права голоса, права выбора.
Которую вынудят быть сосудом для продолжения рода, но главное —
проводницей магии.
«Без Эке Ин — любимицы —
волшебство в венах оборотней тает, клан слабеет и становится лёгкой
добычей для врага».
Не мои проблемы!
Слышите! Не мои!
Не хочу быть никаким сосудом,
никакой проводницей. Жизнь свою обратно хочу, привычную и
спокойную.
Ветка за спиной на берегу снова
тревожно хрустнула. Я оглянулась, стоя по плечи в прохладной
озёрной воде. Слишком густые заросли, чтобы заметить укрывшегося в
кустах наблюдателя.
А вон моя одежда — лежит аккуратной
стопкой на камне, к сожалению, совершенно недосягаемая. И бельё там
же.
Боги, что же делать? Как я выйду из
воды? Как покажусь во всей своей очевидной женственности? Они же…
они же сразу поволокут меня в Логово к вожаку.
Где-то в деревьях резко, коротко
ухнул филин. Ветки кустов зашевелились, и последние сомнения
исчезли. Смотрит. Кто-то из братьев — Йен или Тибер — смотрит
на меня, жадно пожирает взглядом. Хотя что там можно увидеть в
ночной темноте? Худые острые плечи над водой? Голову с небрежно
остриженными волосами, торчащими чёрным ёжиком?
Я сделала несколько шагов в глубь
озера. Теперь вода плескалась у подбородка.
Интересно, кто мой невидимый
наблюдатель? Надеюсь, Йен, младший из братьев. Он мягче, добрее, и,
когда смотрит на меня, в его красивых синих глазах нет этой тёмной
жажды, которая так часто читается во взгляде Тибера. Тот словно
хочет меня сожрать.
Старшего я побаивалась. Он был
резок, непредсказуем и внушал опасность. А его знаки внимания — я
ведь не идиотка, чтобы не замечать чужого интереса, пусть даже
замаскированного нарочитой грубостью, — его знаки внимания пугали
до трясущихся поджилок.
Холодало. Это в разгар лета вода
была тёплая, а сейчас дело близилось к осени, и мои ноги уже
окоченели. Я осторожно переступала по каменистому дну и тёрла
руками плечи, пытаясь согреться. Сколько мне тут сидеть, будто
лягушке? Когда этому хвостатому надоест за мной следить? И чего ему
не спится-то? Совсем не устал?
Целый день я водила оборотней самыми
дремучими тропами, дожидаясь, когда волки окончательно вымотаются.
Надеялась, что ночной сон их будет крепок и долог. Безумно хотела к
озеру — смыть пот и лесную грязь, в кои-то веки почувствовать себя
свежей и чистой. Мечтала, что и одежду постирать успею. Но в итоге,
как никогда, оказалась близка к разоблачению.
Снова захрустели ветки — громко,
вызывающе, словно наблюдатель решил не таиться. Зашелестели листья
ближайших кустов и выпустили на поляну перед озером… Тибера.
Жгучего брюнета с пронзительным взглядом. Самого сильного альфу
после вожака.
