Никогда не думала, что утро может оказаться недобрым
настолько.
- Я сразу из аэропорта, еще и такстист наглый попался, говорит,
мол, ваша сумка - это не ручная кладь, а вполне себе багаж, надо
доплатить, - болтает он так легко, ненавязчиво.
- Надо было нам позвонить, Егор, сыночек. Неужели мы бы не
встретили, иди сюда, мой сладкий! - требует его мама.
Он в холле стоит. Во весь свой богатырский рост возвышается.
Стучит ботинками по полу, стряхивая снежинки, наверное, морозом
пахнет, вкусный.
Его зовут Егор Аверин - красавец и нахал, модный журналист, мой
сводный брат. И отец моей дочери.
Смотрю на него сверху вниз, с лестницы, и торопливо сгребаю
волосы в хвост.
Надо же было мне проспать именно сегодня!
Он все обнимается и обнимается с матерью. Она все охает и охает,
нарадоваться на него не может.
- Нет, Егор, решительно не понимаю, почему никого не
предупредил,что возвращаешься, ну так же нельзя!
Сбегаю по ступенькам и машинально поправляю пижаму, и сердце из
груди просто выскакивает от страха. Снова вижу его, спусть два с
лишним года, и снова кажусь самой себе глупой влюбленной девчонкой.
Но ведь это не так, я сама уже мать.
Его ребенка.
А он сейчас пару шагов сделает, и увидит ее - дочку...
Черт возьми.
Останавливаюсь у лестницы за углом и подслушиваю.
- Буду жить с вами, мамулечка, пустишь? - мурлыкает он. -
Останусь в городе.
- А с квартирой твоей что?
- Там же Ванька живет с невестой, давно уже, - его хрипловатый
голос разносится по всему дому. А я невольно вспоминаю ту ночь
длинную, такую бесконечную и его руки, как он обнимал, и слова его,
как он говорил...
Что будет любить меня до конца света.
В конце света появилась девочка, моя малышка.
А сам он пропал.
Стою и трясусь, подглядываю за ним.
- Я думал не скоро вернусь, но так вышло. В гостиницу нет смысла
ехать, зачем? Или что, у вас тут какие-то тайны от меня, не
пустите? - он ставит свою "ручную кладь" на обувницу и
раздевается.
Черное пальто, на воротнике тают снежинки. Он в серых брюках
остается и черной водолазке, она обтягивает рельефный торс, он
волосы поправляет, темные, спутанные, на лоб нависают каштановые
пряди, они кудрявятся от влаги.
- Что за глупости, сын, оставайся, хоть насовсем, - радушно
приглашает его Мария.
Мысленно присвистываю.
Насовсем. Еще нехватало. Дочке полтора года. И его рядом не
было, значит, она моя, только моя. А он пусть катится колбаской, и
подальше, бессовестный гад.
Мерзавец.
Бабник и нахал.
Ни за что не скажу ему о дочери, никогда.
- Егор, а я блинчики со сгущенкой сделала, - соблазняет его
мама. - Давай, мой руки и за стол.
- М-м, какая хорошая новость. Уже бегу, - отзывается он.
И шагает на кухню.
Туда, где сидит моя Вероника.
О, нет.
По коридору до кухни бегу и опасливо выглядываю из-за угла.
Дом у нас светлый и большой, места столько, что Ника на велике
сможет по комнатам колесить, с ветерком, когда подрастет. Дверей на
первом этаже почти нигде нет.
И отсюда, из-за угла, мне видно обеденный стол, и детский
розовый стульчик, в котором сидит Ника.
- Ух ты, а это что за карапуз, - насмешливо спрашивает Егор, и
шагает мимо дочки. - Признавайся, мамуль, я теперь не единственный
ребенок в семье?
- Да ну тебя, шутник, - возмущается Мария.
Они смеются.
Шумит вода. И негромко бубнит телевизор, пахнет блинчиками,
такая вот идиллия, только Егор лишний. А он этого не понимает,
встряхивает мокрыми руками и плюхается за стол, рядом с удивленной
Никой.
Лицом ко мне.
Это красивое лицо мне столько лет снилось. С тех пор, как его
мать замуж за моего отца вышла, и я увидела этого парня - тогда
сразу и пропала. Но Егор был уже совсем взрослым, студентом, а я
школьницей, малявкой, сводной сестренкой.
