Ноги подкашиваются, и я оседаю на
стул, поднимая взгляд от бумаг на Руслана.
– Ну как? – на его упрямом лбу
пролегли две продольные морщины. – Понравилось? – кивает на зажатую
у меня в руках папку и еще больше хмурится Беркутов. – А теперь
расскажи, как ты попала в мою фирму?
– Мне дал направление институт, –
говорю осипшим голосом, с трудом продирая горло.
– Да не надо мне заливать эту
ерунду! Будешь лить ее в тачки. Как ты попала именно ко мне? – тон,
не терпящий возражений. Мужчина подается чуть вперед, упираясь
локтями в стол. Желваки на его лице ходят ходуном, а потемневшие
глаза прожигают яростным взглядом.
– Я, правда, не понимаю, о чем ты…
вы, – пытаюсь проморгать подступающие слезы. Я прекрасно осознаю, в
каком свете сейчас видит меня Беркутов.
– А мне кажется, понимаешь. Не надо
лжи, Алиса. Я сделал нужные выводы. Не стоит больше унижаться, –
дергано и резко поднимается с места мужчина и направляется на
выход. Я вскакиваю следом и хватаюсь за рукав его пиджака, как за
свое единственное спасение.
– Разве дети в ответе за своих
родителей? – пытаюсь достучаться до него. Надеясь, что услышит, что
поймет и поверит.
– Ты уволена, – зло рычит,
выдергивая свою руку из моих онемевших пальцев. – Расчет и
рекомендацию получишь в бухгалтерии. Свободна, – и скривившись с
таким презрением, промелькнувшим в глазах, отворачивается от меня,
направляясь в сторону лифтов.
– Ты дорог для меня, Руслан! Я
никогда бы так не поступила даже под страхом смерти! – кричу в
ответ, но он не обращает на меня никакого внимания. Вот так, одним
махом окончательно вычеркнув меня из своей жизни…
Месяц назад...
Восемь утра в моем доме обычно
начинается с трезвона будильника. Но сегодня день пошел не по
плану. Начать хоть с того, что старт этого, как потом оказалось,
адского денька был в девять со скачущего на кровати
маленького ураган.
– Папуля! – вереща во весь свой
звонкий голосок и подлетая на пружинистом матрасе, возложила на
себя миссию разбудить родителя дочурка. – Пола вставать!
Почему ребенок не в саду и где няня?
Два вопроса, на которые я пытался найти ответ, перевернувшись на
живот и уткнувшись лицом в подушку. Проклятье, единственный
выходной за -цать лет. Девять. Утра. Выспался, Беркутов?
– Ромашка? – поднимаю голову,
созерцая довольную моську своего ребенка. Растрепанные светлые
кудряшки подскакивают вместе с хозяйкой, а на лице выражение
запредельного счастья. – А где няня?
– Нина готовит завтлак, –
заскакивает на спину мелочь и, обняв за шею, вытягивается на мне во
весь свой невеликий ростик, влепив смачный чмок в небритую щеку. –
Калюсий, – захохотала дочурка, упираясь щечкой мне в затылок.
Довольно улыбаюсь в подушку и уже
почти задремал снова, когда хитрюга шепчет на ушко:
– Мозна, я севодня не поду в
садик, папуль? – маленькая голубоглазая подлиза.
– А я на работу, да?
Переворачиваюсь, признавая поражение
в попытке выспаться, и захватываю в объятия извивающегося ужиком
ребенка, расцеловывая в румяные щечки и щекоча до оглушителного
визга.
– Нет, а ты подешь на
лаботу.
– Почему это?
– Патамушта… – выдали мне уверенно в
ответ, показав язык и улепетывая так, что только пятки
засверкали.
Ух… утро.
Валюсь обратно в ворох подушек и на
мгновение прикрываю глаза.
Думал ли я когда-то, что в свои
тридцать пять стану отцом-одиночкой? Три раза ха. Я и о семье-то
особо не грезил никогда. Молодость была бурной, а когда чуть
остепенился, на отношения элементарно не хватало времени. Жил
практически на работе, да и сейчас оно могло быть так, если бы
однажды на пороге не нарисовалась бывшая подруга с животом до
подбородка и заявлением, что этот ребенок от меня.
