Я шла домой со школы. Задумалась. А думать было о чем: я
поссорилась с подружкой из-за резинки для волос. Вот глупость
полнейшая, а она со мной не разговаривает. И проблема всего лишь в
том, что она вчера просила не надевать на хвост черную резинку, а
мама меня заплела и, конечно, надела черную, хотя я ей говорила и
просила, но слушала она уж больно рассеянно и так всегда, вот
говоришь ей, говоришь, а услышит одно слово и делает выводы, а
речь-то не о том.
И с резинкой так же услышала — черная, вот ее и взяла, а я тоже
хороша, знаю ведь свою маму. Ну сказала бы наоборот — красная, и не
было бы никакого конфликта. А Настя закатила скандал, потом
подговорила девчонок, и они со мной, с Машей, не разговаривали весь
день, а еще говорили между собой, что от меня плохо пахнет и
хихикали. Знаете, как обидно? Я же ничего плохого им не делаю, а
все шишки всегда на меня. И за что, и почему — никак не пойму.
Просто потому, что так Настя хочет. Настя у нас в классе самая
главная. Это она сама решила, что она главная, и все девчонки ей
поверили, да и мальчишки, пожалуй, тоже. Только я не поверила, вот
теперь страдаю. Потому, что Настя может подговорить со мной не
разговаривать, и все не разговаривают. Как сегодня. Может
подговорить, подножку поставить, а я рассеянная и спотыкаюсь,
падаю. А все смеются.
Наконец уроки в школе закончились, и я спешила домой. На душе
скребли кошки от обиды.
Я уже подходила к своему дому. На первом этаже уютно
расположились бутики, один из них — со свадебными платьями. Мои
глаза как будто вросли в одно из них. Как в мечтах, как в сказках,
как могло только присниться! Какая это была красота! Вот просто
необыкновенная красота! И какая расцветка: вроде бы белое, но с
нежно-розовым отливом сверху, потом отлив исчезал и плавно
переходил в голубой, нежно-голубой, так что край юбки был совсем
голубой. Я смотрела и смотрела, забыв об одной-единственной
ступеньке, конечно, я не подняла ногу, конечно, споткнулась и
рухнула вперед…
Как было больно! Колени и то, что ниже, — просто выли отдельно
от тела, а еще ладошки. Я перекатилась и села прямо на асфальт.
Ладошки — в грязных царапинах, а колени — одна кровоточащая рана.
Колготки порваны, носки туфель поцарапаны и слезы на щеках.
— Что ж ты под ноги не смотришь?! — услышала я красивый мужской
голос.
— Я засмотрелась на витрину, — всхлипывала я.
— Замуж хочешь? — он почти смеялся.
— Нет, но так красиво. Я думала...
— Красиво, наверно… Встать можешь? Нехорошо девочке вот так на
холодной земле сидеть. Руку давай.
Я протянула ему руку, а он отряхнул грязь с ладошки и посмотрел
мне в глаза.
— Глазастая какая! У-у-ух!
Он помог мне подняться, забрал рюкзак и повел к дому,
предварительно спросив, где я живу. Сдал он меня в руки бабушки.
Она поблагодарила его за помощь. А потом устроила взбучку. Конечно,
она была права, что я рассеянная, вся в себе, и думать надо, и под
ноги смотреть. А я не могу иначе, иду и мечтаю, и придумываю
что-то. Историю какую-нибудь разыгрываю, и я главная героиня. И
меня все-все любят, так любят, что и представить себе нельзя. А с
Настей наоборот никто не дружит, и все девочки стараются сказать
что-то обидное, чтобы она заплакала. Она и плачет, она, а не я
вовсе. Да я и не плачу при них. Только дома, одна в комнате, когда
вспоминаю все. В мечтах же я никогда не плачу, потому, что все
видят какая я красивая. Вот и сейчас я опять не слушаю бабушкины
нотации, а она говорит и говорит.
Я соглашаюсь с бабушкой, пока она отмывает мне коленки, и
бабушка замазывает их зеленкой.
Я делала уроки, когда услышала, что бабушка рассказывала маме о
нашем новом соседе Владимире.
— Представляешь, Галя, привел нашу Машу непутевую, разбилась
она. Ворон считала, как всегда. А он хорош, вот парень так
парень.
