Жизнь…
— Одевайся скорее! Да побежали, а то весь праздник без нас
пройдет!— крикнула веселая Милица, зовя Агату на гуляния.
— Ишь, свиристелки,— одобрительно покачала головой старая
Яговна, глядя, как внучка подвязывает косу и спешит за подругой,
накинув на плечи расшитый цветами да узорами пестрый платок, потому
как несмотря на весеннее тепло, Карачун, правящий миром, не спешил
уходить и посылал холодные ветра, стараясь хоть как-то продлить
свое присутствие в явном мире.
А за порогом меж тем во всю свои права заявляла весна: появились
на березке молоденькой, что у дома года три назад выросла, зеленые
листья, что на солнце и вовсе золотыми казались. Да при ветре будто
плясали танец какой, наглядевшись на мошкару, что свадьбы свои над
кустами крутить вздумала.
Яговна вышла на узкое крыльцо и села на старые, потемневшие от
времени ступени. Хорошо вот так на солнце сидеть, да ветру свежему
лицо подставлять. Хорошо вдыхать запах сырой земли, пробудившейся
ото сна зимнего. Любо сердцу слушать песни девок молодых, да смех
парней крепких.
Сделала Яговна вдох. Сладкий воздух, кажется самой жизнью
пропитанный. Хотя отчего же кажется, так оно и есть. Уж ей ли того
не знать.
Пестреют тут и там желтые солнышки мать-и -мачехи, да синие
цветки пролески, что цветут везде, говоря, что ушла зима и стужа,
ушла смерть природы, убрался Карачун в угодия свои навьи. И что нет
ему больше хода в мир людской. Сокрыт он за рекой Смородиной, да
отделен Калиновым мостом. Нет его тут больше. Наступило время жизни
и любви. Ласково солнце светить, зеленеет трава молодая, щебечут
сове приветствие Леле птицы. А тут к ногам и кошка приблудная
прибежала, трется боком горячим, да мурчит, что и в доме ее слышно.
А вот и комар на руку старческую, сморщенную сел и укусил. Под
ногами муравьи проснувшиеся снуют, ищут чем муравейник у пня
трухлявого чинить да в порядок после зимы приводить….
Жизнь кругом кипит…
Вон дрозд вернувшийся, в небе летает, круги нарезая за
стрекозой, которая от зимы проснулась, да к солнцу выбралась.
… Жизнь...
А за избой уж прополз, да толстый , будто зиму не зимовал в норе, а
бока себе отращивал.
— Может, и гадюки теперь сюда не приползут.— А то прошлый год
повадились. А ужей- то они не любят,— задумчиво проговорила Яговна,
глядя на далекий лес, который темнел верхушками вековых елей, да
золотился молодой листвой.
Она потрепала кошку по голове. И посмотрела на длинноногую
цаплю, которая показалась над лесом и полетела в сторону болот.
Время теперь самое, гнезда вить, да яйца нести. И будто подтверждая
мысли Яговны заквакали лягушки на пруду, что у леса был.
— Гляди-ка,— она покачала голой. — Все жизнь хвалят. Все ей сегодня
радуются. И те, кому много отмерено, и те кому день всего жить
дано.
А сколько ей, Яговне отмерено по земле ходить, да траву под
ногами мять? Много ли ее Яговне осталось? Сто лет она жила, на мир
белый смотрела, да сколько ещё дней ей отмерено?...
Много, и сама то ведает, да вот только …
Хотя чего думать о том, чего ещё нет. Да и будет когда неведомо.
Уж сколько и раньше она ночей не спала, на Агату глядя, да думая…
Вот и теперь нечего.
— Пойду ,— она похлопала кошку по теплому боку,— опару поставлю,
да квас. А ты бы лучше мышей гоняла.
И, по-старчески кряхтя, Яговна поднялась и пошла, шаркая, в
дом.
Лельник
— Пошли быстрее, — поторапливала Агату Милица,— Услад будет. Он
там с парнями для костра дрова готовит, да все глазами по сторонам
водит. Никак тебя ищет.
— Зоряну он ищет,– и сама не веря в то, что говорит, ответила
Агата.
Но и поверить в то, что она люба молодому красавцу, и что ее он
взглядом выискивает среди стаек девичьих, тоже было страшно.
