- Завтра уже будем дома, мой
хороший. – Я провожу пальцами по его головке, по мягким светлым
волосам на макушке, и на моё лицо невольно прорывается счастливая
улыбка.
Младенец сладко причмокивает во сне,
и я, любуясь им, думаю о том, что теперь всё будет по-другому.
Сын. Мой сын…
Мне до сих пор не верится, что это
произошло. Что я уже несколько дней мама. Мама! И рядом со мной на
кровати сопит моё самое главное сокровище в жизни. Человек,
которому я подарю всю свою любовь.
- Ты такой красивый, - шепчу я ему,
- с ума можно сойти.
Мне кажется, что во мне так много
чувств, что ими можно затопить целый город. Нет, всю Вселенную.
Эмоции переполняют и хлещут через край, сердце колотится и растёт.
Я сама – одно большое сердце, легкое, как воздушный шарик, готовое
улететь в небеса.
Подставляю палец в его ладошку, и
малыш инстинктивно обхватывает её во сне. У него маленькие ровные
пальчики и тонкие ноготочки. Всё хрупкое, точно игрушечное, но он
держит меня так крепко, словно боится потерять. И я ощущаю его
силу.
Мой сын больше не в моем животе, он
здесь - рядом со мной. Но я всё ещё чувствую, что мы – единое,
неделимое целое. У нас одни на двоих мысли, одни чувства, одно
дыхание. Он – самая полноценная частичка меня.
- Ты так похож на папу, - хрипло
произношу я.
И мои дрожащие ресницы снова
затягивает слезами. Мне не верится, что природа могла произвести
столь совершенное создание. Он великолепен, и мне хочется рыдать от
осознания того, что это я смогла подарить ему жизнь.
Вечером в нашу палату стучится
медсестра и зовёт меня на осмотр.
- Я думала, что утром посмотрят. –
Говорю я, поднимаясь с кровати и поправляя больничную ночную
рубаху.
- Доктор заступила на смену и решила
провести осмотр. – Бросает на меня уставший взгляд девушка. – Вы же
сами просили выписать вас пораньше, разве нет?
- Да-да, - я всовываю ноги в
тапочки. – А как же… - Смотрю на спящего в прозрачном кювезе
Ярослава.
- Он же спит. – Глядит на меня, как
на дурную медик.
- Я так не могу. – Признаюсь я.
Все эти ночи у меня не получалось
полноценно спать, из-за того, что я слушала дыхание сына.
Специально прикатила к своей кровати этот кювез и по десять раз за
ночь вставала: проверяла его, поправляла валики из пеленок, которые
подкладывала ему под спинку, чтобы он удобно лежал на боку.
Я не знала, как называется эта
сумасшедшая штука, которую ученые зовут простым словом инстинкт.
Для меня это было какое-то дикое чувство ответственности, важности
и зацикленности на человеке, почти на грани безумия: я ни на
секунду не хотела отходить от своего дитя.
- Да вы же быстро, - пожимает
плечами девчонка в белом халате.
Да что она понимает? Молодая ещё,
сопливая! Я и сама немногим старше, но уже знаю, каково это:
выносить в себе ребёнка, родить его в муках, а затем ощущать, будто
ты пришит к нему невидимыми нитями.
- Может, вы останетесь с ним? –
Мнусь я, вцепляясь пальцами в край кювеза.
- Господи… - закатывает глаза
медсестричка. – Да отнесите вы его в детскую комнату!
- Хорошо. – Соглашаюсь я.
Видела я эту детскую комнату. И
воспоминания не навевали ничего хорошего. Десятки малышей в
прозрачных кювезах, стоящих в ряд у стены. Все туго спеленатые,
кричащие наперебой и оставленные без присмотра. Когда я пришла в
себя после родов, первым делом встала и, покачиваясь, направилась
искать своего сына. Нашла в конце отделения, в этой комнатке, куда
посторонним вход был воспрещён.
Пришлось долго жать на звонок и
слушать, как надрываются младенцы там, за дверью. Мне открыла
хмурая женщина в белом халате, спросила, из какой я палаты, велела
отправляться обратно и захлопнула дверь прямо перед моим носом.
Всё, что я успела заметить, это кроватки с новорожденными за
стеклом, в конце этой комнаты.
