Хельга
- Все, мать, неси икону заступницу. Пришла беда, пробил час.
Примерно так мой отец отреагировал, когда я сказала, что уезжаю
в Холинбург – искать работу и творить.
Мать поддержала: выбежала с иконой святой Марфы, которая
избавляла от глупости, стукнула меня по лбу и воскликнула:
- Дурища! Тебе о чем надо думать? О замужестве! О детках! О том,
как мужу помогать? А ты?
- А она только о книгах! – поддержал отец. – Над одними чахнет
до утра, все никак не начитается, а вторые пишет! Потому, видать, и
тоща!
Да, да, да. Так всегда было. Родители с раннего детства считали
меня позором всего гномьего рода. Порядочной девочке из приличной
гномьей семьи надо играть в куклы одной рукой, держа во второй руке
большой пирог с мясом и луком. А в куклы я не играла и пироги
ненавидела – я носилась по полям и садам, которые лежали у нашей
горы, ловила бабочек и придумывала сказки.
Дальше, с точки зрения родителей, все стало еще хуже. Я не
набрала приличного гномьего веса, мои рыжие косы не лежали на груди
параллельно полу, как у сестер и всех подруг, а желания и мечты не
крутились вокруг семьи и замужества, как у правильной гномихи. Я
хотела стать писателем – мои детские сказки давно остались в ящиках
стола, теперь я писала о приключениях отважных воительниц и верила,
что мои книги обязательно будут изданы, когда я повзрослею.
- И ладно бы писала о любви! – всхлипнула мать, глядя на икону,
словно рассказывая обо всем доброй святой и ища ее поддержки. – О
свадьбе, о муже с детками, о приличных и приятных предметах! Это бы
еще ничего, так ведь нет! Все у нее там какие-то принцессы с
топорами носятся, вот где ты, Хельга, видела принцессу с
топором?
- Нигде не видела, - вздохнула я, укладывая в чемодан свои юбки
и рубашки. Пожитков набралось очень много, надо было решить, что
взять, а что можно оставить. – Мам, пап, ну вы сами мне всегда
говорили: я позор гномьего рода, я тощая жердь, я никогда не выйду
замуж. Вот и ладно. Я буду жить в Холинбурге и писать книги. Я уже
совершеннолетняя, имею на это право.
Мать снова стукнула меня иконой, словно святой заступнице
требовалось вразумить дурищу. Примерно так меня называли, когда я
говорила, что в жизни много других занятий, и не надо все сводить к
свадьбе и дитачкам.
- О сестрах подумай! – воскликнула она. – Кто их замуж возьмет,
если у них сестра в городе книжонки пишет! Мартин, ты-то не молчи,
скажи ей!
Мой старший брат, у которого борода была такой длины, что уже
можно заплетать в ней косы и украшать золотыми колечками, кашлянул
в кулак.
- Хельга, ну правда. Ты на себя-то посмотри, какой из тебя
писатель? Оставайся дома, выйдешь замуж хоть за Олава…
Я кинула в него пеналом с карандашами. Попала. Сам пусть выходит
замуж за Олава, он дурак и пьяница. Но у гномов считается, что
лучше муж-выпивоха, чем никакого мужа.
- Мало я тебе косы драл, клянусь святым Николасом, - вздохнул
отец. – А теперь уж поздно, выросла дочка…
Воспользовавшись возникшей паузой, я подхватила вещи и вылетела
на улицу. Все семейство высыпало за мной, крича, рыдая и умоляя, но
я быстрым шагом двигалась к выходу из горы. Соседи выглядывали из
окон и дверей – да уж, им теперь будет, о чем поговорить.
Я не оборачивалась. Незачем.
Прощай, прежняя жизнь. Здравствуй, Холинбург, город людей и
эльфов, я обязательно устроюсь, как надо.
Дорога заняла полтора часа: трясясь в почтовом дилижансе в
обнимку с чемоданом, я повторяла себе, что у меня все получится. Я
найду жилье – деньги у меня были, как у всякой гномихи. Глупо
пускаться в путешествие, не отложив приличного золотого запаса. Я
найду и работу – работы я не боялась и готова была взяться за любое
дело, благо руки росли, откуда нужно. А потом, когда устроюсь на
новом месте, отправлюсь в издательство.
