Мне кажется,
что кто-то изобрел машину времени или просто с помощью какой-то
неведомой силы закинул меня в прошлое. В ту самую минуту, когда я
ждала его в своей спальне после случившегося в ресторане, ждала,
чтобы с ним поговорить, чтобы сказать ему все, что горело внутри.
Чтобы извиниться. Ситуация повторяется почти с точностью до
ощущений, но эти ощущения — всего лишь отголоски того, чему не
суждено сбыться. Я сейчас не дома, у меня и дома-то нет. На мне —
больничная рубашка, и я не так давно рассказала всему миру, как
убегала от отца своего ребенка, который сейчас стоит передо мной.
Но что самое главное, я не испытываю по этому поводу ни малейшего
чувства вины, и будь у меня выбор, я поступила бы в точности так
же.
Возможно, именно поэтому моими первыми
словами становятся именно эти:
— Я буду с тобой говорить только в
присутствии своего брата.
Кажется, не такого он ожидал. Или
ожидал, но чего-то совершенно иного, потому что в его представлении
Лаура должна бежать, поджав хвост, или дрожать от одного взгляда на
великого и могучего. Ну как минимум от страха за свою семью, из
разряда «не впутывать сюда своего брата, своих друзей и так далее».
Но я уже их впутала — попросту тем, что родилась, что была с ними
связана по рождению или по знакомству, как с Рин и Сэфлом. Уверена,
Сэфл не просто так стал начальником службы безопасности. Он им
стал, потому что он был моим лучшим другом. А Торну нужны все
инструменты, чтобы разрушить мою жизнь.
— Ты будешь говорить со мной здесь и
сейчас, Лаура, — произносит он.
Странно, что палата не покрылась льдом
изнутри, и не осыпалась осколками прямо на нас.
Я улыбаюсь. Показываю на смартфон.
И отворачиваюсь.
Не так это и просто — выдерживать
тяжесть его присутствия, особенно учитывая, что в глубине души
(когда-то очень давно, безумно давно, видимо, в другой жизни) я
надеялась на эту встречу. Надеялась, что она случится, и что она
будет… не такой как сейчас. Но как говорится, что имеем, то имеем.
Надо исходить из сложившихся обстоятельств, здесь и сейчас. На
месте.
За спиной раздаются шаги, и я чувствую,
что он приближается каждой клеточкой своего тела. Каждым вздохом,
который, кажется, сейчас вырвется из моей груди облачком пара. От
позорного бегства спасает только то, что бежать в больничной
рубашке не лучшая идея — это первое. И второе: я не хочу показывать
ему свой страх. Я хочу, чтобы он ушел.
Что там случилось такого, что Халлоран
вот так просто пустил его ко мне, я не знаю, но вероятно это было
из разряда: «Заберите свою бомбу замедленного действия и
деактивируйте ее в Ферверне». Что же, посмотрим, как у него это
получится.
Теперь.
— Я говорил с твоим отцом.
Это звучит, по меньшей мере,
неожиданно. Остановившись рядом со мной, Торн складывает руки на
груди и смотрит в окно на раскинувшийся за ним Мэйстон. Меня должно
волновать то, что он говорил с моим отцом? Точнее, с мужчиной,
который меня называл своей дочерью? Не должно. Но оно волнует, и я
больше чем уверена, что он это прекрасно знает. Да, он прекрасно
знает на что, как и куда надавить, чтобы я немедленно пасанула.
Прости, Торн. Не в этот раз.
— Я попросила тебя уйти, — отвечаю я. —
И если ты не оставишь меня в покое…
— Твоя мать жива.
Откат от этих слов такой мощный, что я
чудом держусь на ногах. Лед прокатывается по позвоночнику,
собираясь в кончиках пальцев — и снова растекаясь по телу морозным
туманом, отпечатывающимся в сознании каждым словом, как
клеймом.
Твоя.
Мать.
Жива.
Эти раскаленные буквы проступают сквозь
густую пелену ледяного дыхания, как неон сквозь густую метель.
Я не могу дышать, даже двигаться не
могу, поэтому просто спрашиваю:
— Что?
Звучит очень тихо.
