“Уважаемые пациенты! Просим вас собраться в комнате для групповой терапии. Через 15 минут начинаем сеанс. Убедительная просьба не опаздывать!”
Нейтральный голос лился из динамика под потолком столовой психиатрического отделения. Группа пациентов АЯ-963, их здесь называли «жильцы», допивала свой утренний компот, жмурясь в лучах неяркого солнца. Молчун Николай с хрустом закусывал компот бегонией с подоконника и морщился: “Горчит!”. Задумчивая Валя пила аккуратно, зачерпывая сладкую жидкость чайной ложечкой.
Гриша расправлял на липком столе листы напечатанного текста – на этой неделе ему предстояло выступать перед всеми на страхотерапии, к чему он уже давно готовился. Это был новый курс лечения. Каждую неделю несколько человек из группы рассказывали о том, как они попали в больницу, и что этому предшествовало. Считалось, если заново пережить травмировавшие в прошлом события в дружеской атмосфере и безопасных условиях, то это как-то поспособствует внутреннему исцелению. Никто из них пока таким образом не вылечился, но страхотерапию старались не пропускать. Эти сеансы очень напоминали пионерлагерь и те страшилки про черный-черный гроб в черной-черной комнате, которые в детстве все так любили пересказывать друг другу. Тем более, каждому пациенту в этом отделении было, что порассказать. Все они попали сюда при странных и загадочных обстоятельствах, и никто не знал, случилось ли это все на самом деле или было плодом фантазии больного человека. АЯ в названии их группы означало “аномальные явления”. Что означало число 963, не знал никто.
– Коллеги, мы начинаем.
В столовую заглянула психотерапевт Наталья Павловна, “нашаНаташа”, как ее ласково звали меж собою пациенты. В комнате для групповой терапии уже гремели стулья, “коллеги” рассаживались в круг, негромко переговариваясь. Гриша тщательно сложил свои листки и засунул их в карман. Медсестра Люба хорошо проветрила перед терапией, в комнате было прохладно, и он немного замерз.
– Ну что, все в сборе, садитесь поудобнее, развяжите узлы в животе, не скрещивайте руки, не скрещивайте ноги, – привычной скороговоркой начала сеанс “нашаНаташа”. – Николай, снова хочется зелени? Попрошу, чтобы на обед вам дали зеленого лука.
Молчун дожевывал стебель комнатных цветов, спрятанный в рукаве.
– Кто у нас сегодня будет спикером, чью историю послушаем?.. – Наталья Павловна заглянула в ежедневник. – Если не ошибаюсь, Дарья, правильно?
Все с интересом разглядывали девушку. Группа затихла.
– Итак, дамы начинают и выигрывают, а, Даша?
– Ну да, давайте я, раньше сядешь-раньше выйдешь, – пробормотала гришина соседка, одергивая на себе одежду.
С Дашкой они жили в соседних палатах, разделенных лишь тонкой перегородкой. Сейчас она вся как-то скукожилась на стуле, перебирая пальцами по рубашке, будто бы проверяя, все ли пуговицы на ней застегнуты. Пальцы у нее были короткие, сильные, в старых шрамах от порезов. Некоторое время Даша смотрела прямо перед собой, и пауза уже начинала затягиваться, когда она расправила плечи и начала свой рассказ неожиданно звучным голосом.
– Когда меня нашли, я пела и смеялась, как ребенок, а ноги мои были черны до колен. Я и сейчас, бывает, пою. «На гряной неделе русалки сиде-е-ели, раным-рано, уууй». Пациенты из соседних палат пугаются и стучат в стену. – Дашка покосилась на Гришу.
– Я смеюсь и гукаю еще громче, и тогда ко мне приходит медсестра – тетя Люба, чтобы сделать укол. Люба – это любовь во всех смыслах. Увидав мои почерневшие стопы и голени, она первым делом попыталась их отмыть. А когда поняла, что чернота у меня скопилась под кожей, принесла из дома колючие гольфы, очень теплые, и заставила надеть: «От всех болезней!». Говорит, шерсть для них напряла сама со своей любимой собаки. Я видела ту собаку: черная, блестящая, с рыжими пятнышками на лбу. Раньше таких псов называли четырехглазыми и берегли пуще ока.
