Она
Натягиваю посильней перчатки и
открываю шкаф за шкафом, сгребая в свою корзинку всё, что кажется
мне достаточно вкусным: яблоки, мандарины, горький шоколад,
упаковку круассанов, невесть откуда взявшуюся в нашем доме пачку
чипсов – невиданное дело! – и пакетик фисташек; подхватываю пару
бутылок воды и застываю, услышав, как хлопает входная дверь.
Мама?!
Глаза мечутся по кухне в поисках
места, куда можно спрятать улики. Запрещенные штучки из корзинки,
которые я тайком приношу в свою комнату, пока никого нет дома.
Вот уже как пару лет примерно раз в
неделю я спускаюсь с третьего этажа и рыскаю по кухне в поисках
запрещёнки, чтобы потом смаковать понемногу эти лакомства, пока они
не закончатся. И если меня сейчас застукают, мне хана!..
– Ну что – Марк Александрович?! Вот
что – Марк Александрович?! – словно раскаты грома разносится по
дому незнакомый голос. – Я уже сорок с гаком лет как Марк
Александрович, а до сих пор не путаю даты важных переговоров. Даже
и не знаю, зачем мне секретарь, Оксаночка! Ещё и такой
забывчивый!
“Жених мамы”, – догадываюсь я. И
краснею.
Щёки начинают гореть. Боже, как же
неловко! Ни в коем случае нельзя, чтобы он увидел меня здесь и
рассказал маме.
Я осторожно выглядываю в холл,
некоторое время наблюдаю, как тот, кто назвал себя Марком
Александровичем, пересекает его, размашисто шагая из угла в угол.
Слишком далеко, чтобы я могла как следует его разглядеть. Некоторое
время он ругает невидимую для меня Оксану, а потом скрывается в
гостиной. И я пускаюсь бежать.
Мягкие пушистые тапочки скользят по
блестящему полу, но в них имеется и неоспоримый плюс: моих
торопливых шагов не слышно. Поэтому я беспрепятственно добегаю до
лестницы, но цепляюсь ручкой корзинки за перила. Как же
невовремя!
Лежащие сверху фисташки шмякаются с
громким звуком на пол. Со стороны гостиной доносятся шаги, и я
припускаю по лестнице, решив, что лучше бросить добычу, чем
попасться на месте преступления с поличным.
– Настя? – тихо зовёт мужской голос.
– Настенька, это ты? Не бойся, я друг твоей мамы.
Судя по шороху внизу, Марк поднимает
пакетик с орехами, начинает подниматься за мной.
– Настенька, ты уронила… Ты,
наверное, испугалась…
Наконец я добегаю до своей двери,
забегаю в комнату, тихо опускаю ручку и прислоняюсь к двери
спиной.
Сердце колотится так, что трудно
дышать. Позабывшись, я стягиваю с лица одноразовую маску, делаю
несколько глубоких вдохов, в ужасе смотрю на латексные перчатки.
Бросаюсь в ванную, быстро запихиваю в мусорку маску, стягиваю
перчатки, мою руки и лицо с мылом, обрабатываю их антисептиком.
Вооружившись флакончиком, тщательно обрабатываю корзинку вместе с
раздобытыми вкусняшками и вдруг слышу стук в дверь.
– Настенька, – зовёт
тот-кого-зовут-Марк. – Мы не успели познакомиться, мама сказала,
что сейчас не лучшее время… – он вздыхает, и мне чудится, что с
досадой. – Но у меня есть для тебя подарок, Настюш. Оставлю его под
дверью, ладно? А ты можешь забрать его позже, если захочешь,
хорошо?
Я молчу. Он молчит. Не знаю, сколько
проходит времени. Секунды складываются в минуты, а я забываю их
считать.
– Ладно, – говорит Марк. – Я ухожу.
Твой подарок ждёт под дверью. Если хочешь, возьми, если нет… Я
проверю через пару часов и снова спрячу до лучших времён. Надеюсь,
мы подружимся, Настенька!..
За дверью слышатся шаги, которые
затихают по мере его удаления. Я выжидаю минут двадцать, прежде чем
решаюсь приоткрыть дверь.
На полу стоит большая подарочная
коробка розового цвета. Я тихо фыркаю и закатываю глаза, осторожно
озираясь по сторонам, выхожу из комнаты, подхватываю коробку и
снова прячусь за дверью.
Поднимаю крышку. Внутри сидит
огромный плюшевый медведь. Некоторое время я просто бессмысленно
смотрю на игрушку, а потом осторожно достаю её и изучаю поближе,
держа на вытянутых руках.
