1839
год от начала эры Пресветлой Диары
– Ноги моей
больше не будет в академии! Тем более что меня
оттуда выгнали.
Наградив мачеху
гневным взглядом, Рамина отвернулась к окну кареты. Куда
интересней было наблюдать за возней пьянчуг, пытающихся войти
в трактир, нежели смотреть в ледяные глаза герцогини.
И угораздило же их застрять в этой дыре!
– Ошибаешься,
милочка. – Сидящая напротив герцогиня холодно
улыбнулась. – Благодаря ходатайству профессора Тирина тебя уже
восстановили.
– Спорим,
что ненадолго? – с вызовом воскликнула
Рамина. – Думаешь, сплавив меня куда подальше, решишь все свои
проблемы? Папочка мой! И тебе не удастся его присвоить!
Он всегда будет любить одну меня!
Не сумев
сдержаться, герцогиня замахнулась и наградила падчерицу
звонкой пощечиной. Прижав ладонь к пылающей щеке, Рамина
зажмурилась, стараясь не разрыдаться при бессердечной
ведьме. Нет, такого удовольствия она ей не доставит.
– Послушай
меня, ты, дархово[1] отродье! – Сирина схватила падчерицу
за плечи и, впившись в них длинными ярко накрашенными
ноготками, прошипела ей в лицо: – И я и Фирис
уже по горло сыты твоими выходками! Ты продолжишь учебу
в дарховой академии, будешь выполнять все, что велят
тебе твои дарховы учителя, получишь дархов диплом и наконец‑то
уберешься из моей жизни! Ты меня поняла?!
– Я все
расскажу отцу! – Предательская слеза все‑таки скользнула
по щеке Рамины. – Расскажу, как ты меня ненавидишь
и делаешь все, чтобы нас разлучить!
– Ну‑ну…
И кому, по‑твоему, он поверит? – откинувшись
на подушки, усмехнулась герцогиня. – Взбалмошной
восемнадцатилетней девчонке, лгунье и притворщице,
или любимой жене? Ласковой, доброй, нежной… – Выглянув
в окно, Сирина поманила кучера – долговязого рыжеволосого
паренька, которому было поручено доставить их
в столицу. – Ну, Зорик? Долго еще нам тут
торчать?
Причина
незапланированной остановки была весьма досадна и очень
раздражала герцогиню. Одна из лошадей повредила ногу,
и последние десять минут карета не катилась,
а ползла, скрипя и громыхая колесами по разбитым
дорогам провинции. Остановившись возле первого попавшегося
постоялого двора, кучер предложил обменять лошадь, правильно
рассудив, что в противном случае им никак не поспеть
в столицу к началу церемонии.
– Трактирщик
не согласен на обмен, – понуро доложил кучер. –
Говорит, что без доплаты можем катиться на все
четыре стороны вместе со своею кобылой.
– Какая еще
доплата?! – возмутилась Сирина, рьяно отстаивающая каждый
солар[2], с которым ей предстояло расстаться. –
Ему предлагают породистую скотину, а он еще
о деньгах смеет заикаться. Плебей!
– Дык говорит, что хромая, – комкая
в руках старенькую потертую шляпу, попытался донести
до хозяйки позицию трактирщика Зорик. – Брак!
– Да хоть с простреленной башкой! –
окончательно рассвирепела герцогиня. Жара и препирательства
с падчерицей подорвали ее и без того хрупкое
душевное равновесие. – Где этот торгаш? Посмотрим,
как он запоет о деньгах, глядя в глаза жене герцога
Долэри!
Брезгливо подобрав
юбки и стараясь не запачкать атласные туфельки
в придорожной пыли, герцогиня зашагала вслед за кучером
к трактиру. Рамина пробормотала ей вслед несколько смачных
«напутствий», обиженно шмыгнула носом и прошептала
сакраментальное:
– Не вернусь! Ни за что и никогда! Убегу!
Пусть тогда папочка понервничает и поищет пропавшую дочку!
Недолго думая
Рамина схватила ларец с золотыми соларами, предназначенный
старому другу ее отца – профессору Тирину в знак
благодарности за то, что замолвил за дочь словечко
перед ректором Инайской академии. Она рассудила,
что достопочтенный маг достоин только палок за такую
медвежью услугу. К тому же он – человек
состоятельный и потерю сотни соларов как‑нибудь переживет.
А вот юной беглянке лишняя монетка точно не помешает.
