Несмотря на то, что описанные нравы, обычаи, традиции и
некоторые церемонии «срисованы» с реальных исторических событий,
автор умоляет уважаемых читателей не проводить прямых аналогий. И
настоятельно просит не искать в данном произведении логики, даже
фэнтезийной. Это чистой воды шутка, просто стеб, столь милый
сердцу автора. Данное «произведение» преследует только одну цель –
доставить чистое, мозгоразжижающее удовольствие. Прежде всего,
самому автору.
Пролог
Почтовая карета неторопливо, натужно, вытаскивая скрипучие
колеса из весенней грязи, плелась по дороге под благословенными
серыми небесами, с которых сыпалась мелкая крупка дождя. Унылый,
мокрый и взъерошенный черный лес тянулся вдоль колеи, в которую то
и дело норовил завалиться пузатый бок экипажа. Кучер нахохлился на
облучке, словно большой ворон. Наверное, разморенный неспешным
движением, он задремал, потому что вожжи даже не шевелились в его
узловатых руках. И шестерка мохнатых, как ангорские кошки, лошадей
по собственной воле топали вперед, тяжело переставляя ноги,
облепленные грязью по самые бабки.
Внутри кареты было сумрачно и душно, надышанно. Да еще и из угла
скамьи, в котором притулился лбом к потрепанной обивке
притомившийся от долгого пути адвокат, невыносимо тянуло сивушным
духом и чесночной колбасой. Полная дама, своим нижним богатством
накрывающая сразу два пассажирских сидения, брезгливо держала у
мясистого носа надушенный платочек. То и дело косясь на источник
дурного аромата, она тяжело вздыхала, но сделать замечание так и не
решилась ни разу.
Молодой, съедаемый малокровием, джентльмен, нервно дергал веком
при каждом ее вздохе. Его усики, похожие на обрывки луковых перьев,
раздраженно топорщились. Но и он благоразумно молчал. То ли считая
постыдным делать замечание даме. То ли, оценив разницу между своими
и ее габаритами, просто не решался на столь неблагоразумный
поступок.
Но и сносить спокойно эти тяжкие вздохи было не в его силах.
Белые, излишне тонкие, похожие на гусениц пальцы его бесшумно
барабанили по коленям, обтянутым клетчатыми брючками. И это
раздражало его соседа, сидящего справа. Грузный, закутанный по
самые брови в зеленое пальто с бобровым воротником, мужчина
напряженно сопел, поводил налитым кровью глазом, как стоялый конь.
И тоже молчал. Видимо, за компанию со всеми.
И только двоих тяготы путешествия нисколько не беспокоили.
Сухопарого пожилого джентльмена, который тихонько клевал большим,
похожим на птичий клюв, носом. И юную девушку в коричневом капоре.
Пристроившись под боком полной матроны она, не отрываясь, читала
книгу, ловя на страницы тусклые лучи, пробивающиеся сквозь толщу
грязи на стекле. Ее тонкое личико было озарено флером романтизма и
чужих чувств. Щеки юной читательницы то заливались румянцем
смущения, то бледнели в испуге за чужие судьбы. А однажды ее
светлые глаза увлажнились, и на длинных ресницах блеснула
слеза.
Но вот она закрыла дочитанный до последней страницы томик,
рассеяно положила его на колени, благонравно сложив поверх обложки
ручки в кружевных митенках, и повернула хрупкий профиль к окну.
Взгляд ее был рассеян и рассредоточен, как будто она до сих пор
пребывала в других мирах. А на нежных губах блуждала легкая
улыбка.
Пожилой джентльмен проснулся, когда карета, накренившись,
норовила нырнуть в колею, поправил едва не свалившееся с костлявого
носа пенсне. И, вдруг заинтересовавшись, в упор посмотрел на
мечтательницу. И тоже улыбнулся – понимающе и чуть лукаво.
- Все закончилось благополучно? – поинтересовался он
негромко.
Девушка, не сразу понявшая, что обращаются к ней, встрепенулась,
грубо вырванная из своих мечтаний, и снова мило зарумянилась.
