Донести набитые под самые ручки
пакеты до лифта – это всего лишь полдела. А как их дотащить
от лифта, решившего, что работать он устал, до пятого этажа – вот
вопрос вопросов. Хоть ползком ползи, честное слово, потому как уже
не руки трещат, что им, рукам, сделается-то? Трещат эти самые
пакеты и кто только их придумал такими? Ведь гипермаркетовские же,
а продуктов в них влезает чуть, на четыре-то дня едва хватит, чего
уж про неделю говорить.
– На дворе трава, на траве дрова, –
скороговоркой буркнула Ленка, помогая себе коленом, перехватила
особо подлую авоську, торчащую углами йогуртных упаковок, – а нам
всё трынь-трава. Где наша не пропадала? – Обернулась, глянула на
лифт, притаившийся в решётчатой шахте, тяжело вздохнула и честно
призналась: – Где только наша не пропадала!
Ленка решительно сопнула носом,
попыталась сдуть вывалившиеся из-под прилипшей ко лбу шапки волосы,
да и пошла на приступ лестницы. А ведь лестница-то немалая,
дядюшкина семиэтажка – это вам не какая-нибудь «хрущевка», а
серьёзный правильный дом, с потолками под небо, ну и пролётами
соответствующими.
– Клара у Карла украла кораллы. –
Чтение скороговорок при физической нагрузке способствует развитию
дыхания – это парень так сказал, странный такой, с длинной, как у
куклы, тёмно-синей чёлкой. Чёлка чёлкой, а его взяли, а вот Ленку
нет, значит, правильно говорил. – Карл у Карлы украл кларнет. –
Остановившись на повороте лестнице, она с силой выдохнула. – Ну и
дурак!
Скороговорки – это, конечно, хорошо,
контроль диафрагмы ещё лучше. Правда, где эта самая диафрагма
находится, точно знал, наверное, только тот синеволосый
Мальвин. Ну, ещё, может, дядюшка, потому
как он всё на свете знал. Но с песней жить всё-таки веселее.
Допустим, эта: «Под деревней Крюково погибал наш взвод!» – классная
же песня, боевая, решительная такая. Или ещё вот хорошо:
«Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не жела-ает». Но
оно для другого случая, например, для стирки белья, накопившегося
за неделю, да ещё с двумя пододеяльниками и банными
полотенцами.
Но песни песнями, а без правильного
дыхания никуда. А ещё без чистой дикции.
– Шла Саша по шоссе и сосала слушку.
Тьфу ты, сушку она сосала. Зубы повыпадали, что ли?
Пакет с йогуртами, прижатый к боку,
подличал, норовя выскользнуть. Мысль швырнуть его, да посмотреть,
как растекается радужными лужицами заморская химия, становилась всё
соблазнительнее. Тем более, Ленка, вскормленная на чистых сливках,
парном молоке, да сметанке, таких вот «обогащённых живыми
бактериями» решительно не понимала. Но так уж жизнь устроена:
понимай – не понимай, а тащи. Потому как если не дотащишь, дядя
недоволен будет. Вот он, в отличие от тёмной племянницы, жил
правильно и питался тоже правильно. Если сказали по телевизору,
мол, надо потреблять йогурты с бактериями, так и потреблял, не
отлынивал.
– Под дере-евней… Нет, Крала у
Клара сушку украла! – Впереди было ещё два лестничных пролёта и
готовка ужина, а, значит, почти бесконечность. – Под дровами на
дворе, дура, закопала.
Что-то сегодня вечером у Ленки все
дураками выходили, а это нехорошо, неправильно. Наверное, просто
запал решительности скукоживался с каждой ступенькой, взятой с
боем, и всё сильнее хотелось пожалеть себя, горемычную.
Дверь на четвёртом этаже
распахнулась наотмашь, едва не ткнув Ленку ручкой в бок, и под ноги
ей выкатился комок желтоватой шерсти, по-стариковски
захлёбывающийся хрипом и скаливший сточенные клыки.
– Ой, Леночка, это ты? – изумилась
Марьванна, хозяйка распахнувшейся двери, шестьдесят шестой квартиры
и хрипящего комка по имени Барон. – А я думала, кто тут ходит в
ночь-полночь? Мы с Барончиком на вечерний мацион собрались, и тут
слышу: топает кто-то. Вот и перепугалась. Обстановка-то сама знаешь
какая!
