Чтоб не пил, не курил,
И цветы всегда дарил.
В дом зарплату отдавал,
Тёщу мамой называл.
Был к футболу равнодушен,
А в компании не скушен.
И к тому же чтобы он
И красив был, и умён[1]
Глава первая
Командная работа очень важна! Она
позволяет сваливать вину на сокомандников
(Из записок отставного
сержанта)
Тётушка Линмари, пусть ей
Седьмой мир покоем станет, любила говаривать: «Свою работу обожать
надо, иначе с тоски дохнуть начнёшь, а там и копыта отбросишь!»
Спорить с ней всегда было сложно и не только потому, что она вечно
правой оказывалась – от неудобных ей аргументов старая леди
попросту отмахивалась и очень убедительно прикидывалась глухой. Ну
да речь не об этом.
В общем, свою работу надо
любить – это безусловно. Но не в четыре же часа утра, когда за
окнами ещё темень беспросветная! В такое время с нежными, а тем
более светлыми чувствами у всех нормальных существ плохо, даже у
закоренелых трудоголиков. Потому Эль, глаза упорно не открывая,
наоборот, сильнее зажмурившись, сунула голову под подушку, а для
надёжности ещё, одеяло сверху натянула. Моментально стало жарко и
душно, зато так притворяться беспробудно спящей – хотя бы перед
собой – проще.
В дверь снова пару раз ботнули,
а потом так вдарили, что даже из спальни было слышно, как натужно
скрипнул массивный бронзовый засов. Видимо, на подмогу нетерпеливым
подоспел таран.
Дом, понятное дело, на эдакую
настойчивость никак не отреагировал, из-за стен ни звука не
донеслось, даже писка проснувшейся совести не слышно. Впрочем,
кому, вернее, у кого пищать? Аниэра наверняка ещё с гулянки не
вернулась, Джастин, чай, кустики метит, в смысле, обходит дозором
вверенную территорию – луна ведь только зайти успела, а Рернег
отродясь такими досадными недостатками, как совесть не страдал. Вот
чести у него – хоть ложкой черпай, а совесть – извините! – почти
истинному лорду, к тому же серьёзному исследователю, по статусу не
положена.
В дверь снова шарахнули.
Эль села, сбросив на пол разом
и подушку и одеяло, запустила пятерни в шевелюру, успевшую за ночь
сваляться в войлок, растрепала, яростно почесавшись, как шелудивая
кошка.
– Иду! – крикнула непонятно
кому – ясно же, снаружи её слышать никак не могли.
Да и долбить дверь тараном им
явно понравилось, вот они и ботали уже не из желания достучаться, а
просто от радости жизни: бах-бах-боть! Бах-бах-боть!
Таможенница поспешно накинула
халат, сунула ноги в тапочки, мельком глянула в зеркало. Ничего
хорошего оно не отражало: всклокоченная, лицо со сна опухло, на
слишком яркой щеке рубчатый оттиск простынных складок. Впрочем, ей
не за красоту деньги платили, да и весельчаки снаружи затаились, за
осадной башней побежали – не иначе.
Стоило злосчастную дверь
открыть – и дом моментально перестал быть тихим и сонным, с испугу
даже будто в размерах уменьшился, бедолага. Собственно, Эль тоже
невольно голову в плечи вжала, с трудом подавив желание под
конторку залезть. Но кто не испугается, когда в и так небольшую, в
общем-то, комнату, ещё и перегороженную надвое заборчиком с
калиточкой, вваливается толпа купидонов? Недаром же их считали
откровенно отмороженными ребятами – это в Рагосе-то, где недостатка
больных на всю голову никогда не ощущалось!
– Привет, таможня! – радостно
поприветствовал Эль белокурый красавчик: ростом четыре локтя, в
плечах косая сажень, лишь от вида одних кубиков пресса любая
шоколадка скончается в муках зависти, подгузник белоснежный,
кокетливо украшенный живой розочкой, лук и стрелы прилагаются. –
Спишь, что ль?
– Вообще-то да, – честно
призналась девушка, боком за конторку пробираясь. К стене она не от
страха жалась, первый шок уже пройти успел, а таможенника
бицепсами-трицепсами вкупе с синеющими очами не напугаешь. Просто
приёмная на самом деле маленькой была, не развернёшься толком. – С
какой целью желаете пересечь границу? – посуровела, щелчком
активировав кристалл памяти Бдящего ока.
