- Том! Пора обедать! – долетел до него звонкий, с ласковыми
оттенками голос.
Услышав его, мальчик, сидевший под огромным раскидистым деревом на
мягкой теплой траве, мигом вскочил на ноги.
- Иду! – сердце наполнилось радостью, а на глазах беспричинно
выступили слезы. – Иду! – повторил он и побежал мимо растущих вдоль
узкой тропинки аккуратно постриженных кустов. Летнее солнце
пробивалось сквозь зелень листьев, нежно лаская лицо, легкий
ветерок встрепал черные волосы на голове, пытаясь играться с
непослушным вихром.
Том выбежал на поляну перед двухэтажным кирпичным домом с
ярко-красной черепичной крышей и гордо торчащей из нее дымовой
трубой. Распахнутые настежь окна первого этажа, словно протянутые
руки зазывали внутрь, а на пороге перед дверью стояла она.
Черноволосая, худенькая, в розовом в цветочек коротком платье.
- Ненавижу, – пробормотал он, сквозь сжатые на бегу зубы. –
Ненавижу… Почему ты бросила меня одного? – Уже громче и в полный
голос крикнул Том. – Почему, мама?
- Мальчик мой, еда сейчас остынет, – словно не слыша его слов,
женщина, безмятежно глядя на него, раскрыла дверь.
Том был уже совсем рядом с домом, когда почувствовал сильный удар в
грудь. Непонимающе уставился на мать, но та, по-прежнему улыбаясь,
одиноко стояла возле входа в дом. Очередной удар, уже в район
живота, сбил его с ног и скинул со ступенек на траву. Том попытался
оглядеться. Никого рядом с ним не было. Разве что мать…
Яркий свет, ударивший в лицо, заставил открыть глаза и выдернул в
мрачную каждодневную реальность.
- Держи руки, а я ноги, – послышался испуганный шепот.
Он лежал в своей кровати, в полутемной ненавистной ему комнате. И в
ней сейчас кроме него находились посторонние. Один из них ударил
его уже два раза и явно собирался продолжить. Другой крепко держал
за запястья, а третий, возбужденно сопя, за ноги, лишая возможности
спрыгнуть с кровати и попытаться дать отпор незваным гостям. Свет
продолжал слепить глаза, мешая разглядеть присутствующих, но и, не
видя лиц, он почти наверняка знал, кем они являются.
Не в силах пошевелиться, мальчик громко и при этом вызывающе
высокомерным голосом, хотя и несколько наудачу, проговорил:
- Джордж! Ты же неглупый и должен понимать, наступит утро, твоим
дружкам придется меня отпустить и тогда уже будет больно вам.
Только намного больнее, чем мне сейчас.
Точно в яблочко!
- Не будет! – испуганно и одновременно торжествующе отозвался
Джордж. – Днем меня уже забирают новые родители. Так что я тебя не
боюсь!
Такого поворота событий Том не ожидал.
- А за своих приятелей не боишься? – после непродолжительной паузы
поинтересовался он.
- Нет!
Над ним склонилась голова, полностью замотанная в женский
платок. Оставались лишь узкие щелочки для глаз. Парень, стоявший в
изголовье кровати, явно ухмылялся, довольный собой. Джордж с
товарищами хорошо подготовились, ничего не скажешь. Но они не учли
одного, он все равно знал, кто именно сейчас стоит рядом. Сам не
понимал как, но знал…
Последовавший затем удар в живот заставил согнуться от резкой боли,
помощники Джорджа с трудом сумели удержать Тома на кровати. Били
долго. Он потерял счет времени. По животу, голове, паху… После
второго десятка ударов он перестал остро ощущать боль, она
притупилась и осталась как бы в стороне, продолжая незримо
присутствовать, но уже не столь сильно, как в начале терзать его
тело.
Вместо боли явилась обида, злость, а следом за ними и дикая,
буквально животная ярость.
