— Посмотри на меня, — крёстная несколько раз крепко ударила меня
ладонью по щекам, затем всунула в руку пластиковую бутылку с
минералкой.
Ее холод обжёг кончики моих пальцев, но я всё равно вцепилась в
ребристый пластик с такой силой, что вода тут же выплеснулась на
джинсы.
— Дани, посмотри на меня, — крёстная взяла меня за подбородок,
призывая повернуть голову в ее сторону.
Я повернула, но ничего ровным счетом не увидела. Всё плыло перед
глазами, расползаясь разноцветными кляксами. Голова кружилась и мне
казалось, что Земля вдруг остановила свое вращение, решив, что она
маятник и начала на невидимой ниточке Вселенной раскачиваться из
стороны в сторону.
Но это противоречило всем известным человечеству законам физики.
Я знала, что сижу на заднем сиденье седана, который принадлежал
крёстной. Знала, что сейчас вечер и прогноз погоды, который я
услышала сегодня утром — сбылся — выпал первый снег. К ночи обещали
настоящую метель.
— Попей-попей, — крёстная постучала ногтями по пластику
бутылки.
Когда внешний мир начал понемногу обретать прежние чёткие
очертания в моих глазах, я сделала один большой глоток. Холодная
вода будто бы обожгла гортань и холодной змеей проникала в желудок.
Я не вовремя сделала вдох и подавившись воздухом, закашлялась.
— Дани, а теперь еще раз посмотри на меня, — снова обратилась ко
мне крёстная, забрав бутылку.
Я часто заморгала и всё-таки заставила свои шейные позвонки
снова начать нормально работать. Повернувшись к крёстной лицом, я
встретилась с ней взглядом. Ее большие голубые глаза с густыми и от
природы завитыми вверх ресницами с глубоким сожалением и печалью
смотрели на меня.
Кажется, я лишь сейчас заметила, что родное и любимое лицо уже
давно перестало быть молодым и гладким. Крёстная недавно отметила
свой юбилей — пятьдесят лет. Ухоженная, высокая и стройная, она в
эту минуту мне показалась намного старше своих лет. Морщины вокруг
глаз и рта будто бы стали глубже, чем им еще было положено. Я вдруг
подумала о плохом освещении в салоне, намеренно гоня от себя
истинную причину таких резких жутких перемен.
— Ты должна быть сильной, девочка. Слышишь меня? — крёстная
оставила бутылку в специальном подстаканнике и опустила обе руки
мне на плечи.
Я дрожала. Но до этого момента об этом даже не подозревала, что
странно, потому что дрожь была сильной и крупной. Взглянув на свои
колени, я с удивлением заметила, как они раз в несколько секунд
подскакивали, будто бы мои ноги хотели броситься в пляс.
«Нервы», — подумала я про себя.
— Потом погорюешь. Потом, моя девочка. Сейчас нельзя.
Слышишь?
Да, я слышала крёстную, но почти ничего не понимала из того, что
она сейчас тщетно пыталась донести до моего разбитого горем и шоком
разума.
Еще вчера я была в Лондоне и никак не могла дождаться начала
посадки на свой рейс. Я полгода слушала курс лекций, посвященный
английской литературе 19-20 веков. Затем я должна была вернуться
домой и продолжить учебу в университете на кафедре зарубежной
литературы.
Папа настаивал, чтобы я сделала выбор в пользу учебы в Лондоне.
Наше материальное положение свободно могло позволить мне получить
качественное образование за рубежом. Но я твёрдо отказалась, потому
что боялась расставаться с отцом на такой длительный срок.
У него было больное сердце. А работой папа жил двадцать четыре
часа в сутки, семь дней в неделю. Он с трудом мог выкроить время,
чтобы встретиться со своим кардиологом. Пил таблетки и всё
отшучивался, что так просто от него никто не избавится.
В конце концов, мы пришли к компромиссу, что я получу
образование в родном городе, а потом, в будущем, непременно
отправлюсь в Лондон.
Мой страх за отца был продиктован горьким опытом, перенесенным в
двенадцатилетнем возрасте. Именно тогда не стало нашей мамы. У нее
обнаружили саркому Юинга. Хватило чуть больше года, чтобы болезнь
забрала ее у нас. Лекарства, процедуры, химиотерапии — ничего не
помогло. Всё случилось внезапно. И тот год для меня сжался в одни
сутки, настолько стремительно ухудшалось мамино состояние.
