Есть истории, что прилетают со
шквальными ветрами. Их рассказывают деревья, в отчаянной страсти
засыпая улицы сорванной листвой.
Есть мелодии, что приносят косые
ливни. Их подхватывают крыши и разносят по городу стонущие трубы
водостоков.
Есть строки, что в исступлении
шепчет студёная вода, набегая волнами на серую гальку.
Кажется, будто именно так они и
рождаются, городские легенды, что рассказывают зимними вечерами,
когда засыпают дети. От них мучительно замирает сердце, стынет в
жилах кровь, текут слёзы и одна на другую лезут мурашки.
Они никогда не забываются.
Но эта началась с того, что по
городу пролетел слух:
— Реверт вернулся!
— Ты слышала? — остановилась перед
Верой подруга и оглянулась в бесконечном ряду строительного
супермаркета, словно боясь, что их услышат. — Твой Реверт
вернулся.
— Мой! — хмыкнула молодая женщина,
уронив в корзину ещё один тяжеленный мешок строительной смеси. Быть
ландшафтным дизайнером — значит быть каменщиком,
плиточником-бетонщиком, плотником, садовником и психологом
одновременно. А к стальным нервам в придачу иметь ещё и железные
мышцы.
Но сейчас заныло в груди.
Вернулся, значит, гад! А
говорил: «Ни за что. Никогда. Прости.
Забудь».
— Ну а чей! — не осталась в долгу
Зойка. — Он как взял тебя за руку на утреннике в детском саду, так
и стал твоим. Это весь город знает. А уж после всего, что между
вами было, — закатила она глаза. — Твой. И тут уже ничего не
поделаешь.
— Какой детский сад, Зоя? Я пришла в
его школу в седьмом классе. И, как видишь, поделаешь. Я
замужем. Не за ним. У меня сын, — обернулась она в сторону
пятилетнего мальчишки, что бежал к ней, размахивая блестящим
мастерком.
— Мама,
фмотли какая класивая лопаточка.
Можно я мозьму?
— Возьми, милый, — поправила Вера
взлохмаченные волосы сына, липшие к вспотевшему лбу, тёмные, как у
отца. Заглянула в зелёные глаза, что тоже достались
ему не от мамы. — Ванечка, говорить надо: С-с-смотр-р-ри.
Кр-р-асивая. В-возьму.
Она тяжело вздохнула, глянула
на часы, потом на гружёную тележку, пока её послушный мальчик
повторял, старательно проговаривая согласные.
Сейчас всё это отвезти на объект,
чтобы работа не стояла, потом не опоздать к логопеду и успеть до
вечера в парикмахерскую — Алексей мало того, что злится, как
ребёнок картавит, а у Ваньки рот не закрывается, так ещё за его
отросшие волосы будет опять её отчитывать.
Хорошо хоть ужин сегодня не надо
готовить — они идут с мужем на какую-то деловую встречу в ресторан.
Она понятия не имела зачем ему вдруг там понадобилась, но ни
перечить, ни спрашивать не стала.
— Молодец! — поправила она на
ребёнке маловатую джинсовую курточку.
Ладно, доходит уже этот год,
осень на дворе. Надо только пару свежих футболок прикупить, —
с нежностью посмотрела Вера на сына, — из всего вырос, мой
богатырь. Наверное, и ростом пойдёт в отца. Но когда ещё и по
магазинам ходить? Ничего не успеваю.
— И чего мы вздыхаем? — не укрылся
от подруги её тяжкий вздох. — Из-за той шалавы, что он притащил с
собой?
— Господи, Зоя! — швырнула Вера в
тележку первое, что попалось под руку: ещё один шпатель. — Да
какое мне дело с кем он приехал, когда уедет! У меня и без Марка
Реверта проблем полно!
А с того дня как муж узнал, что
Ванька не его сын, проблемы росли как снежный ком и с каждым днём
становилось всё хуже, и хуже, и хуже…
— И когда ты собиралась мне сказать?
— тряс Алексей у неё перед носом тестом ДНК. — Когда, твою
мать, я должен был узнать, что ращу чужого ублюдка?
Она протянула к мужу руки.
— Алексей! — Язык не повернулся
сказать: «Лёша!» Он терпеть не мог всех этих «лёшек», «ванек»,
«верок». Её звал только Вера, сына — Иван.
