Не знаю, о чём думали родители,
когда давали мне имя. Наверное, мечтали, что я стану
победительницей по жизни.
Посудите сами: Виктория Победина.
Комбо. Я просто обречена на успех! Должна идти по жизни гордо,
высоко подняв голову, и добиваться всего с лёгкостью.
Виктория Викторовна Победина.
Двойное комбо.
Но это желаемое. В действительности
же я стала Бедой.
— Какая ты, к чёрту, победа! — в
сердцах выпалила однажды подруга Ленка, выводя меня с забинтованной
рукой из травмпункта и вручая клетку с укусившей меня крысой. —
Вечно с тобой одни неприятности. Ни дня без катастрофы. Ходячая
Беда — вот кто ты!
В общем, как вы яхту назовёте, так
она и поплывёт.
Годы пролетели, белая крыса прожила
достойную жизнь и была похоронена с почестями на клумбе, мы
повзрослели и изменились, а прозвище прилипло ко мне намертво,
потому как приключения на свою задницу я нахожу нечасто, но с
завидной регулярностью.
— Ах, Виктория, Виктория, — как
выстрел в спину раздаётся голос директора фитнес-клуба, где я
работаю тренером.
Веет холодом, и не только от
сквозняка из коридора. Дверь в раздевалку коварно захлопывается, а
я судорожно натягиваю на голое тело футболку. Хорошо хоть джинсы
уже успела надеть.
Две широкие ладони по-хозяйски
ложатся на грудь. Сам директор возбуждённо дышит мне в шею и
вожделенно водит губами по уху.
— Опять задерживаемся? Нарушаем
трудовую дисциплину? Какая нехорошая девочка! Так и хочется
наказать.
Павел Андреевич Громилов, в
простонародье — Гремлин — зажимает между цепкими пальцами мои соски
и практически стонет, вдавливаясь пахом в мою задницу. У него уже
там крепко, как сосулька на морозе, но мне до его каменности как-то
по барабану — начинаю вырываться, понимая, что либо я сделаю
невозможное, либо меня нагнут здесь же, прямо в раздевалке.
Отрываю его руки от своей груди,
извиваюсь ужом и выскальзываю из настойчивых объятий. Пал Андреич
ещё думает, что это игра, и прёт на меня с самозабвением
раскочегаренного паровоза: пыхтит, фыркает, кипятится. Морда
красная, губы влажные, испарина на лбу.
— Хочешь поиграть в догонялки? —
масляно склабится босс, расставляя в стороны руки, и когда он
кидается на меня, я прицельно бью коленом в самое святое.
Пока шеф корчится и выдаёт
трёхэтажные маты, я хватаю свои вещи, выскакиваю в коридор и несусь
так, словно пытаюсь побить мировой рекорд в спринтерском
забеге.
Так далеко в наших непростых
отношениях с директором мы ещё не заходили. Но всё когда-то
случается в первый раз.
Уже вылетев на улицу, я натягиваю
куртку и, размазывая слёзы по щекам, лечу по вечернему городу на
автопилоте, как уклонившийся от шального снаряда истребитель.
Маневрирую между прохожими. Хватаю ртом морозный воздух, выдыхаю
клубы пара, злюсь и жалею себя. Соски болезненно сжимаются от
холода. Чёрт! Лифчик остался там, в раздевалке, где поливает меня
грязью уязвлённый в нежное место шеф.
Снег скрипит под ногами — искрящийся
и радостный. Вокруг — огни гирлянд, мигающие ёлки в витринах и
спешащие навстречу люди со свёртками, коробками, подарками и
счастливыми лицами. Близится Новый год. Город принарядился к
празднику и сияет, но меня бесит его красота.
— Ненавижу! — бормочу себе под нос,
всхлипывая и задыхаясь. — Всех ненавижу!
Ослепшая от слёз, несусь,
сталкиваясь с прохожими. Налетаю и не успеваю извиниться. Пусть
думают обо мне, что хотят.
— Всё ненавижу! — выливаются наружу
горячие чувства к Гремлину. И я распаляюсь всё больше, всё
глобальнее. — Новый год — ненавижу! Работу свою — ненавижу!
Упивающихся властью директоров с единственной извилиной между ног —
ненавижу!
Ненавижу Новый год, потому что
родилась первого января. Поторопилась и навсегда перечеркнула
светлый персональный праздник. В день рождения люди радуются,
веселятся, принимают подарки и поздравления, я же получаю забвение,
молчащий телефон и сонные рожи, желающие только одного —
похмелиться.
