«Мир выглядит иначе с высоты 6000 футов», – думала я, присаживаясь к желтым цветам пестреющим вдоль дороги.
Горчица полевая – желтое покрывало
оттеняющее совершенство момента:
стадию сваливания в обратный штопор 1
Я непроизвольно улыбнулась, сорвала стебель растения и поднесла его к носу. Улыбка всегда сопутствует всему естественному, как самое беспрецедентное проявление искренности и естества.
– Чего ты лыбишься?! – приводил меня в чувство инструктор, после отработки очередного пилотажного слета.
«Жизни», – мысленно отвечала я, улыбаясь еще шире. «Тебе, себе… данному моменту… его неповторимости…»
Улыбка. Не пустая эмоция, но отражение внутреннего восприятия сиюминутности жизни. Ее проявлений с разных углов и высот восприятия. Ее красок.
Краски этой весной буйствовали. Краски весны переходящие в лето.
Цвета таковы, что сами просятся на холст – замереть в плотных масках масляной живописи. Бесконечные цветущие поля, небо и солнце. Все время солнце. Вездесущее солнце. Дымное, раскаленное, голубовато-красное солнце. Оно палило и плавило беспощадно вторую неделю к ряду, угнетая общее физическое состояние и тренировочные полеты. В кабине плавилось все: пилот, его мозги, приборная панель и планы.
Сегодняшний день не был исключением. Жара стояла неимоверная. Густая. Неподвижный удушливый воздух был переполнен влагой и напоминал запах свеже вскопанной земли. Я глубоко вдыхала этот запах, укрывшись в тени зонта летней веранды, и охлаждала разгоряченные мысли московским пломбиром.
– Машина готова? Греется?– спросил Алексей, нависнув надо мной силуэтом в контровом освещение с охлажденным напитком в руке. В его голосе колыхались нотки нарастающего раздражения, как кубики льда в опустевшем стакане.
– Да, – кивнула я и подхватила губами теряющий форму пломбир. – На солнце стоит.
Он посмотрела на меня с недоумением, но завидев в моих глазах знакомое лукавство, вдруг в голос расхохотался. Одно из качеств, которое было особенно ему ценно – это умение одним жестом, одним взглядом, одной фразой снять его нарастающее напряжение. Особенно перед важным полетом. Особенно летом. Особенно в жару.
Я это умела. Он это знал. Поэтому неминуемо резко приблизился и прижался губами. Хорошо охлажденными свежестью ледяного напитка по ощущению, но все такими же жаркими по сути, какими я помнила их, когда он впервые прикоснулся ко мне поцелуем.
Остатки мороженного выскользнули из моей обезволенной руки и шмякнулся рядом на землю.
Летом не только машины прогреваются легче. Летом все теряет привычную форму. И мысли испаряются быстрее. В особенности после жарких поцелуев.
«Зной. Развалины геометрии.
Точка, оставшаяся от угла.
Вообще: чем дальше, тем беспредметнее.
Так раздеваются догола.
Но – останавливаются»2, – вспомнились мне строки.
Останавливаться совершенно не хотелось. Хотелось остановить мгновение, зафиксировать его во времени, в пространстве, в координатах расположения, и отправиться с его совершенством подальше – за облака, к примеру. Там все проистекает по своему, как известно. Что мгновения, что века. Отправиться, чтобы любить там. Любить тихо и без остатка.
А здесь?
Здесь пусть все замирает. Пусть все подождет. Мир умеет ждать – проверено. У него времени – в достатке. И лишь остатки мороженого пусть медленно расползаются, впитываясь в раскаленную почву.
Безумие? Легкое. Но куда без него? Ведь только регулярно выходя за пределы ума, можно оставаться по-настоящему здравомыслящими.
