– Влада, – голос отца режет слух, будто лезвие по стеклу. – Или ты стреляешь, или мы убьём мальчика. Ты знаешь, что мы это сделаем, – не выдерживает мою паузу.
А я держу чёртов пистолет, он тяжелее, чем видится в фильмах, или это просто взваленный на меня груз так действует. Руки дрожат, пальцы скользкие от пота, и я смотрю на Ратмира, стоящего передо мной. Мир сужается до этого взгляда и веса оружия в моей руке. Всё остальное – только фон, ненавистный и серый.
Мужчина, которого я должна была ненавидеть. Мужчина, который, когда-то похитил меня и стал моим запретным грехом. Мужчина, от которого я родила сына, стоит и ждёт, когда я отниму его жизнь.
Мы полюбили друг друга и за это оказались здесь, в холодном старом ангаре с такими же серыми стенами, как и лица тех, кто смотрит. Мы стали теми, кто заставил два мира сойтись в одной точке. Наши отцы, которые когда-то были врагами, теперь спелись, чтобы наказать общего врага. Они звери, готовые рвать даже собственных детей.
– Не тяни, – говорит отец Ратмира. – Он предал меня, семью, а однажды предаст и тебя, – добавляет и, наверное, думает, что я поверю в это.
Мой отец успел подойти к громиле, который держит моего ребёнка, и положить ему руку на плечо, словно говоря, что он готов действовать, если я не сделаю, что от меня хотят.
Перевожу взгляд на люльку, вижу, как мой мальчик копошится. Маленький, с чёрными волосами, такими же, как у Ратмира. Удивительно, что не плачет, потому что слишком крошечный и ему нужно внимание матери, но, может быть, к лучшему, что он маленький и не понимает. Да, однажды ему скажут, что его мать убила его отца, и он будет всю жизнь ненавидеть меня, возможно, Ратмира тоже, всё зависит от того, какую ложь ему преподнесут.
Грудь сжимает так, будто мои рёбра стали клеткой, и я сама в ней заключена. В горле встаёт ком, словно крупная кость. Дышать становится всё тяжелее, сердце бьётся где-то в животе.
– Влада, – тихо говорит Ратмир. Его голос звучит как когда-то ночью, когда мы прятались в том общежитии. – Всё в порядке. Смотри на меня.
Я смотрю. Он стоит прямо, без оружия, в грязной одежде, на скуле ссадина. Но глаза… Глаза как в ту ночь, когда он сказал: «Я не могу позволить тебе умереть». Он тогда спас меня, спрятал, отказался от долга и предал семью.
Сейчас он смотрит с любовью и едва заметно кивает один раз.
«Стреляй», – читаю я в его взгляде.
Он не просит, а разрешает. Он знает, что я сделаю это не из страха, а чтобы спасти нашего сына. Чтобы у него был шанс жить. Без отца, без матери, но хоть как-то.
– Я люблю тебя, – шепчу, по щекам слёзы текут без остановки, и я уже ничего не вижу, только его расплывчатый силуэт.
– Я знаю, – отвечает он, а я смахиваю влагу с ресниц, чтобы увидеть его улыбку. Последнюю улыбку.
А потом закрываю глаза и нажимаю на спуск.
Ты либо часть механизма, либо пыль под его колёсами
Ратмир
Заезжаю во двор дома, паркуюсь среди затонированных внедорожников, выхожу из тачки, громко хлопнув дверью, и двигаюсь в сторону дома. Там, в своём кабинете, меня ждёт отец для очередного разговора о том, что я не оправдываю его ожиданий и мне пора брать больше на себя, как делает Демид, мой старший брат и его гордость.
А я всегда был другим, тише, внимательнее, не таким, как они хотели. Тем, кто не почитает своё происхождение. Но теперь понимаю, если уж родился Зверевым, то нельзя всё время стоять в стороне.
Мой отец Святослав Зверев. Для города он уважаемый человек, бизнесмен, владелец предприятий, благотворитель. Для своих – хозяин. Для врагов – палач. Для меня… пока не понял, может, пример, а может, всё ещё под вопросом.
Он не кричит, не размахивает руками, не давит. Он просто заходит в комнату, и воздух моментально становится тяжелее, холоднее, гуще. Он смотрит на меня не как на сына, а как на того, кому нужно передать силу. Как на часть механизма, который сам создавал годами. И никогда не спрашивает, хочешь ли ты стать частью этой машины. Он просто делает так, чтобы ты был готов. Живой или мёртвый.
