Нелюбушка

В сорок пять ты не ягодка, ты крепкий орешек. Макадамия, без ключика не открыть, и ключик нужен особой твердости.

В сорок пять цене безмятежность, легкий ветер с привкусом соли, брызги золота на темно-синей воде, наглые чайки, орущие что-то по-птичьи, вряд ли приличное. Многое пройдено, переосмыслено, жертвоприношения вычеркнуты из списка приоритетов вместе с жадными до жертвенности людьми. Жизнь побила и покалечила, натыкала носом в дерьмо, поставила на ноги, научила справляться, подкинула пару джокеров, потребовала высокую цену.

В сорок пять успешно пройдена демо многопользовательской игры и приобретена версия со всеми нужными опциями. «Мои файлы» переименованы в «мои фейлы», нет иллюзий, что каждый встреченный навсегда, осмотрительность и недоверие возглавили перечень добродетелей, литры любовных слез слиты без сожалений, новости перестали быть актуальными, все, о чем не хочется вспоминать, сдано в утиль и переквалифицировано в жизненный опыт, коллекция воспоминаний нанизана на прочную нить.

Сладкие пузырьки газировки на языке, липкие от сладкой ваты пальцы, дребезжащий звонок, последний в этом году. Ледяное трамвайное нутро, запах снега и мандаринов, еловые иголки и бледные конфетти. Ручьи по колено, истошный ор воробьев, точеные веточки мимозы, пластинка кофейной жвачки. Прозрачное небо первого сентября, пластиковый пенал, жесткое кружево воротничка, перепуганная первоклассница на плече здоровенного старшеклассника в синей форме.

В сорок пять утомляют переживания, перепутанный ценник на кассе злит в разы больше, чем пошедший налево муж. «Нет» сильным эмоциям, если захочется — есть отличные триллеры, спортивные бары и рафтинг. А зареванная девчонка смешит — дурочка, побереги свои слезы для тех, кто сейчас тебе кажется вечным.

Ссору молодой пары слышала вся гостиница. Повод был — мы досадно застряли в трех километрах от родины, кто-то в компании гида, как я, кто-то в составе измученной группы, кто-то безбашенными «дикарями». Я восприняла мятеж стихии как житейскую неприятность, не стоящую внимания, — но это я, прочие медленно закипали, в хлипком картонном муравейнике под чахлыми пальмами готовился нервный бунт.

Все вокруг пахло водорослями. Море кидалось на берег как бешеное, тащило на дно гостевые клетки с первой линии, разламывало лежаки и торговые палатки, и синий брезент трепыхался на ветру: «Держитесь в стороне от меня». Погранпереход благоразумно закрыли прямо перед моим носом, я за огромные деньги отыскала пристанище в третьеразрядной гостиничке на второй линии, и море уже подбиралось ко мне, швыряло в окна соленую взвесь, проверяло на прочность.

— Можно я у вас посижу? — спросила девчонка, похожая на утомленную панду. В свои двадцать лет с небольшим она успела взять кредит на модные губы, хотя, может, довольствовалась и недоучкой с плохо стерилизованным шприцом. Дешевая тушь растеклась по щекам, зареванные глаза воспалились, на скуле наливалась свежая ссадина.

В коридоре стояла пока тишина. Или кавалер не заметил, что пташка уже улизнула, или прекрасно знал, что ей некуда улетать.

— Здесь, разумеется, нет смысла пытаться привлечь твоего парня к ответственности, — сказала я, уходя от прямого ответа. Девчонка ждет, пока ухажер сменит свой гнев на милость и ор на букет цветов, а я не люблю помогать тем, кто ищет не помощи, а утешения. — Но как только ты окажешься на нашей стороне, ты обратишься в полицию, верно? На погранпереходе обязательно есть и врач.

Девчонка хлопнула глазами. За окном громыхнуло, в довершение ко всем прочим природным напастям начиналась гроза, в соседнем номере кто-то что-то разбил, мигнул свет, и одна из ламп с треском потухла.