Я растерянно смотрела на две
полоски.
— Ты вот так сообщаешь мне, что мы
разводимся?
У меня даже мысли не возникло, что
это розыгрыш. Марк не похож на шутника и никогда им не был.
Серьезный, вдумчивый, вечно занятый, а когда не занятый, порядочный
семьянин…
Семьянин, но есть одно «но». Две
полоски сами по себе не заводятся. Я вздохнула — хотела полной
грудью, но тело свело непонятной судорогой, и получился
страдальческий всхлип. Не так бы я хотела реагировать на измену.
Вскочить, кричать, дать пощечину человеку, который вдруг посчитал,
что со мной можно поступать как с последним ничтожеством, но…
вместо бури в душе — ледяная пустыня. Антарктика.
Я крутанула на столе смартфон, на
экране которого погасло убившее меня морально фото, и подвинула его
к мужу.
— Юля… Ты же все понимаешь, — хрипло
сказал Марк и скривил губы. Я кивнула и посмотрела ему в глаза —
без страха, без стыда и что он еще хотел у меня этой репликой
вызвать.
Два года лечения. Три неудачных ЭКО.
Каждый врач ставил свой диагноз и начинал меня лечить, и когда
надежда вот-вот подкрадывалась, когда я себе позволяла наконец
свободно вздохнуть, отпустить ситуацию, положиться на докторов —
или на провидение, если доктора не помогут, случалось… то, что
случалось. И мне казалось, Марк понимал, поддерживал, уговаривал не
сдаваться, а вышло как вышло.
Может быть, вышло случайно. Я хорошо
понимала, что при его напряженной работе он вряд ли целенаправленно
искал мать своего будущего ребенка.
— И кто она? — спросила я, все еще
не отводя взгляда, и Марк сдался. Он встал, отошел к кофемашине,
запикал кнопками, а я сидела, ловила звуки с улицы — смех
подростков на тренажерной площадке, жужжание ворот, впускавших
припозднившиеся автомобили, негромкую музыку из чьего-то
распахнутого окна, и вдыхала запах, поплывший по нашей кухне.
Марк все не отвечал, а я не
настаивала. Наверное, разницы не было никакой в том, кто сменит
меня в этом доме. Или не в этом, квартира будет другой, но даже
если Марк решит оставить мне это жилье, я буду с ним не согласна.
Не хочу, чтобы все вокруг напоминало мне о шести годах разбитого
вдребезги брака.
Все было почти хорошо. Кроме
ребенка, которого я никак не могла зачать.
— Юля, — Марк повернулся, держа в
руке крошечную фарфоровую чашку — ристретто, значит, он и сегодня
планирует сидеть допоздна, или точнее, до рассвета, — кто она,
значения не имеет. Я показал тебе это для того, чтобы никто не мог
подставить меня, понимаешь? Полная честность между нами, ты
помнишь?
— Кристальная, Марк, — усмехнулась
я, все еще прислушиваясь к себе и своим ощущениям. Ничего — ни
боли, ни чувства предательства, вот точное слово — разочарование.
Будто я развернула долгожданный и выстраданный подарок, а там
ерунда, одноразовые платочки, три пачки. И нет, не обида, пока что
еще не она. — Ты хоть сам осознаешь, что ты сделал? Помимо того,
что ребенка на стороне? Ты меня взял и смешал с грязью!
Я поймала себя на том, что мне
хочется вскочить, выбить у него из рук эту дурацкую чашку, чтобы на
белоснежной даже после целого рабочего дня рубашке осталось пятно.
Горячий, обжигающий кофе, а пятно — словно метка.
— Юля, не драматизируй, — недовольно
попросил Марк.
— «Драматизируй»? — сквозь зубы
передразнила я. — То есть другая женщина для тебя — что? Просто
секс? На один раз? А о последствиях ты как студент третьего курса
не подумал?
Марк, похоже, заподозрил, что подо
льдом просыпается гейзер, и сел напротив меня. Разумно, потому что
через широкий стол я никак не могла до него дотянуться.
— Бывает, — отозвался он с деланным
равнодушием. — Послушай, ровным счетом это ничего не изменит. Я же
не собираюсь ей платить двадцать пять процентов дохода, это смешно.
Договорюсь на сто пятьдесят тысяч в месяц с учетом инфляции, плюс
тысяч двести на летний отдых с ребенком. Ну потом, лет через
пятнадцать, тысяч триста на репетиторов в год.
