Моя мать рано вышла замуж – как и большинство девушек в деревне.
В восемнадцать лет на тебя уже косо поглядывали и хихикали за
спиной, считая «перезрелкой». Девчонки, едва их грудь начинала
расти, а цикл кровотечения налаживаться, уже выходили на «рынок
невест», как его прозвала моя сестра Ролана. Это когда любой
свободный мужик мог нагло на тебя поглядывать, а потом завалиться к
твоему отцу с бутылкой хмеля и предлагать своих коров взамен на
дочурку. Иногда соглашались, особенно в тяжелый сезон, но все-таки
дочь кому попало никто отдавать не хотел, даже за хороший
выкуп.
Вот Ролану выкупили за целого быка! Но ей повезло, она в своего
избранника влюбилась и живет счастливо – уже воспитывает двоих
девчонок, которые еще не знают, что их ждет. И мама моя, хоть
выходила замуж совсем девчонкой, смогла полюбить мужа и сейчас они
живут в счастье и гармонии.
Можно было только позавидовать…
Я и завидовала, а что еще делать? Мне пошел восемнадцатый год, а
я нецелованная и необрученная девица, которая только и делает, что
стирает днями напролет. На смешки я уже перестала обращать
внимание, хоть по ночам и плакала.
Живя в семейной идиллии я тоже о такой мечтала и наблюдая, как
сестра удачно вышла замуж, думала, что я на очереди. Но куда там!
Моей руки просили только бедняки и дураки, считающие, что я того
стою. Я считала иначе – я и готовлю прекрасно, и рукастая,
покладистая (когда хорошее настроение), веселая и с целыми зубами!
Мама с папой меня тоже никому не отдавали, но сейчас я видела по их
грустным глазам – они думают, что стоило.
Может и правда я смогла бы найти счастье с лысым мельником, что
известен любовью к выпивке и кислому сыру. Но стоило представить,
как меня тошнило, и я решила – лучше умру старой девой! Буду жить в
родительском доме, обеспечу маме с папой беззаботную старость и
буду нянчить племяшек. Лучше это, чем возиться с пьяницей и
гулякой!
Но грудь отчаянно сжималась от вида счастливых пар в окружении
детишек и скота.
— Рано плачешь, — говорила Ролана. — Вон Оленна умудрилась в
двадцать пять только мужика найти. А какого – лучшего кузнеца в
деревне!
Но куда мне до Оленны – гордой и красивой, что отказывала всем,
кто ей не ровня. Имела право – она умела читать и писать, красиво
петь и больше походила на даму из дворца, а не крестьянку.
Белоснежная кожа, не испортившаяся под палящим солнцем, мягкие
руки, не касавшиеся тяжелой работы и миловидное личико. Она гордо
носила длинную косу и белое платье, показывающие, что в огороде не
пашет, а лишь наслаждается жизнью. Родила сына и все – считай, долг
выполнила.
И никто над ней больше не смеется, лишь ногти от зависти
грызут.
А я? Низковатая, худая и веснушчатая. Ролана тоже такой была, а
потом как выросла! Сиськи ого-го, ноги длиннющие, а волосы блестят
на солнце! Мои же напоминали птичье гнездо даже расчесанные… Про
сиськи молчу. Хотя бы жопа есть – мама говорила, она важнее будет.
Папа согласно подмигивал.
За день до судьбоносного поворота в моей жизни я занималась
привычным делом – стирка! Рядом с домом текла речка, где было
удобно устроится на камнях и натирать ткань до боли в пальцах, а
потом развешивать на натянутой веревке между деревьями.
Мама не стирала уже несколько лет, как подкосила спина. Почти
все её обязанности стали моими, что прибавило мне мозолей и синяков
под глазами. Моя красота затухала, хотя было бы чему!
Но я все равно с улыбкой шла к речке и по пути сорвала ромашку,
убрав её за правое ухо. Без хорошего настроения я давно бы кинулась
в эту речку и дала течению себя унести прочь. Напевала песенку и
принялась раскладывать все на привычном месте – стояло раннее утро
и солнце только недавно показалось из-за горизонта, спрятанного за
деревьями. Папа ушел с мужиками на охоту в противоположном
направлении, мама месила муку, Ролана, наверное, вовсю мучается с
девочками, что с каждым годом становились все непоседливее.
