Я летел по просторам небытия, когда передо мной из эфемерной трубы выскочил светлый энергетический сгусток, стукнулся об меня, ойкнул и полетел дальше. От неожиданности я тоже «ойкнул», отвлёкшись от своего курса, отчего эфирный ветер подхватил меня и занёс в канал, соединяющий мир мёртвых с миром живых. Когда я открыл глаза, понял, что нахожусь в воде, причём, уверенно приближаюсь к песчаному дну. Сверху под лучами солнца переливалась водная гладь и чернела какая-то громадина.
Из великого "ниоткуда" появился ангел:
– Здорова, Саня! Купаешься?
– Здорова! Ангел, куда это я попал?
– 18-й век. В гардемарина, которого угораздило сорваться с корабельной реи и бухнуться в море.
– Отличный выбор.
– Скажи спасибо, что не на палубу, а то бы костей не собрали.
– Дружище, ну, сколько можно меня селить в эту "до революцию". Я хочу нормально принять ванну, посмотреть телевизор, летать на курорты самолётами, а не тарахтеть месяц на лошади.
– Я старался, а ты опять недоволен.
– Надоело! Понял? Надоела мне седая старина. Хочу современную цивилизацию.
– Современную, говоришь? Есть один вариант. Как тебе Европа 21-й век?
– Вот, можешь же подобрать, когда захочешь. Полетели!
– Хочу сразу предупредить, что имеется один нюанс.
– Да ладно, на месте разберёмся.
– И всё же! Твой реципиент – представитель ЛГБТ, причём, в этом деле он «дама». В общем, Саня, чего там долго говорить, полетели!
– Подожди, подожди! Куда ты так торопишься? Если подумать, то в 18-м веке есть своя романтика – дворяне, прекрасные дамы, императорские балы.
– Зато нет цивилизации. Всё, Санёк, хватит нудить, полетели. Оформлю тебя по-быстрому и пойду смотреть кино с твоим участием. Или решил остаться?
– Ангел, дружище, знаешь, я всё-таки решил остаться.
– Сам не знаешь, чего хочешь! Я уж представил себе, как ты в новый образ входить будешь. Ты же рядовым участником не останешься, обязательно в передовики выбьешься.
– Умеешь ты убедить в правильности выбора. Ладно, брат ангел, спасай меня, а то, похоже, что гардемарин окончательно захлебнулся.
Неведомая сила подбросила меня вверх, и я вынырнул на поверхность моря. Надо мной нависал борт парусной шхуны, на палубе которой столпились гардемарины, кадеты, матросы и офицеры из преподавателей. Они стали кричать и тыкать в меня пальцами:
– Вон он, живой!
– Штормтрап за борт. Гардемарин Михайлов, хватит принимать морские ванны, быстро поднимайтесь на борт!
Я схватился за болтающуюся верёвочную лестницу с деревянными ступеньками и быстро поднялся по ней на палубу. Падения матросов на парусных судах были нередки, поэтому, удостоверившись, что я в норме, экипаж корабля продолжил работу. Я получил приказ снова лезть на рею и завершить задачу по установке паруса.
Постановка парусов – зрелище необыкновенное. Матросы должны были по вантам подняться на соответствующий марс – площадку на стыке двух колен мачты, затем перебраться на рей и бежать по нему босыми ногами, придерживаясь за слабо натянутый трос – леер. Добежав до своего места, садились верхом на рей и сразу же спускались ниже, чтобы встать на подвешенный под реем канат – перт. За рей держались левой рукой, слегка перевешиваясь через него, а правой рукой либо развязывали "концы" фала, либо завязывали, ставя или убирая парус.
Забравшись наверх, по натянутому тросу полез к самому краю реи, обходя сокурсников. Когда добрался до своего пролёта, принялся развязывать фалы, отпуская парус. Мой сосед, здоровый и рослый юноша, тихо зашептал:
– Что, Карась, хорошо искупался?
– Паршиво. Почему я карась?
– Ныряешь хреново. Я тебя так классно столкнул, а ты в море бухнулся, словно килька на тарелку.
– Слышишь ты, дебил маринованный, так это ты меня столкнул?!
