Няня выбирает Любовь!

– Ты тоже уйдешь! – выкрикнул Томас, и его слова пронзили меня, как острейший нож. – Ты уйдешь, как мама!

Я вздрогнула, но старалась держать себя в руках. Мальчик стоял передо мной, его глаза блестели от злости и слез. Он был такой маленький, но в этот момент казался взрослым. Слишком взрослым для своих девяти лет.

– Томас, это не так, – прошептала я, пытаясь приблизиться и дотронуться до его плеча.

– Отстань! – он отступил назад и сжал кулаки. – Ты обманываешь! Все обманывают! Сначала говорят, что останутся, а потом уходят!

Я почувствовала, как сердце сжимается. Его слова были пропитаны болью, в которой звенело столько одиночества, что мне хотелось обнять его и никогда не отпускать.

– Томас... – мой голос дрогнул, но прежде чем я успела что-то сказать, раздался резкий окрик Кайрона.

– Хватит! – он зашел в комнату, звук его шагов был тяжелым, угрожающим. – Томас, иди в свою комнату. Сейчас же.

– Нет! – выкрикнул мальчик, и его голос сорвался. – Я не уйду! Она должна сказать правду! Должна признаться, что уйдет, как мама!

– Томас! – Кайрон повысил голос, и мальчик замолчал. Его глаза широко распахнулись, но он не двинулся с места.

– Не надо так с ним, – попросила я, обернувшись к Кайрону.

Он бросил на меня ледяной взгляд, полный гнева.

– Это не твое дело, – прорычал он.

– Не мое?! – меня затопила волна ярости. Хватит… Довольно! – Этот мальчик боится, что все оставят его! И знаешь, почему? Потому что ты не даешь ему почувствовать, что он кому-то нужен!

– Ты понятия не имеешь, о чем ты говоришь, женщина, – его голос рокотал низким, почти угрожающим тембром.

– Тогда объясни мне, Кайрон! – я почти закричала на него, чувствуя, как слезы подступают к глазам. У меня тоже больше не было сил. – Объясни, почему ты не можешь быть для него отцом, который ему так нужен! Почему ты наказываешь его за то, что он просто хочет, чтобы его любили?!

– Любовь делает слабым, – прорычал он наконец. Жестко. Безапелляционно.

Эти слова ударили меня, как пощечина. Я смотрела на него, чувствуя, как в груди все сжимается. Сердце покрывалось коркой льда. Вот, значит, что он думал? А как же… как же все, что было? Выходит, я сама строила свои иллюзии на пустом месте?

– Нет, Кайрон, – я уже не кричала… Лишь старалась говорить твердо, хотя голос и дрожал, а горло сжимало. – Это не любовь делает слабым. А ее отсутствие.

Томас тихо всхлипнул. Я развернулась к нему и наклонилась, чтобы наши глаза были на одном уровне.

– Томас, послушай меня, – я осторожно взяла его за руки. – Ты прав, я не твоя мама. И я не могу заменить ее. Но я здесь. И никуда не уйду.

Его губы дрогнули, и он, не сдерживая больше слез, бросился мне на шею.

Я обняла его, чувствуя, как его маленькое тело содрогается от рыданий.

– Ты лжешь, – тихо сказал Кайрон за моей спиной.

Я обернулась к нему.

– Что?

– Ты лжешь, – повторил он, и в его голосе звучала не злость, а что-то гораздо страшнее. Боль? Страх..? – Ты уйдешь. Рано или поздно. Для тебя этот мир чужой.

– Вы не имеете права! – мои слова прозвучали громче, чем я ожидала, и эхом отразились от стен кабинета директора.

– Вера Сергеевна, я все понимаю, но… – начал он, но я перебила.

– Понимаете? – я сжала кулаки, чтобы удержать себя от рвущихся с языка ругательств. – Вы хотите сказать, что я виновата? Что я должна была просто закрыть глаза на то, как этот мальчик унижал других детей?

– Родители Захарова требуют вашего увольнения, – уставшим голосом продолжил директор. – А мне нужно сохранить спокойствие в школе.

– Спокойствие? – я горько усмехнулась. А то я не понимаю, о каком спокойствии речь! – То есть, если богатый папочка Захарова угрожает финансированию, вы просто сдаете тех, кто работает честно?