Вирна
Мэйс
— Что здесь происходит? — Голос
К’ярда старшего — голос правителя, он звучит как глухой гул
набирающего силу вулкана.
Он сам напоминает скалу,
неприступную и вечную, о которую способна разбиться любая, даже
самая мощная волна. Высокий, с темными волосами, в которые вплетены
стальные нити седины. Под тяжелым взглядом глаз цвета пламени,
отличающих расу въерхов, любой почувствует себя неуютно. Его сила и
власть непререкаемы, и именно они подбрасывают со стульев всех без
исключения политари, даже ведущую протокол девушку. Сидеть в
кабинете остаемся разве что мы. То есть я и К’ярд.
— Ньестр К’ярд. — Политари не
двигается с места, вытянувшись в струну. — Со слов ниссы Мэйс
сегодня ночью на нее было совершено нападение…
— Довольно. — В мою сторону он даже
не смотрит, смотрит исключительно на своего сына, и я каким-то
непостижимым образом чувствую, насколько тот напряжен. —
Лайтнер.
Он поворачивается к отцу и
поднимается. Сейчас, когда они стоят лицом к лицу, я замечаю,
насколько темнее у младшего К’ярда глаза. Темнее в том смысле, что
я никогда не видела у въерхов таких глаз, погасших, как опрокинутая
со стола лампа. По лицу правителя Ландорхорна проходит судорога, от
которой градус напряжения в кабинете стремительно возрастает.
— Нэрптан Диер сказал правду.
Сегодня ночью на Вирну было совершено покушение…
— На Вирну. — Теперь, наконец-то, он
смотрит на меня, но смотрит так, словно не против раздавить, а
потом пойти помыть руки и забыть, как о досадной неприятности.
Раньше этот взгляд вдавил бы меня в стул, но не сегодня. Не сейчас.
Не после того, как Ромина швырнула меня в море со связанными
руками, без единого шанса на спасение.
Поэтому я возвращаю ему прямой
взгляд.
На миг в его глазах мелькает
изумление, смешанное с раздражением, которое тут же сменяется
хрустящим холодом, когда он снова смотрит на сына.
— Лайтнер, мы уходим.
Он уже почти разворачивается, когда
слышит:
— Нет.
На этом у меня сдают нервы. Я могу
сколько угодно делать вид, что мне все равно, но мне не все равно.
Я упала с огромной высоты, у меня болит все, что только можно, я
мысленно попрощалась с сестрами, и сейчас, когда я все это понимаю,
меня начинает трясти. При мысли о том, что сегодня утром Митри и
Тай могли остаться одни, что их в лучшем случае запихнули бы в
самый дешевый социальный приют, что меня бы даже не нашли, а Ромина
с подружками продолжала бы бегать по вечеринкам, красить ногти и
улыбаться.
— Мне пора, — говорю я и сбрасываю
плед.
Мои слова вспарывают тишину гораздо
резче, чем это только что сделал Лайтнер, и теперь все смотрят на
меня.
— Я вас не отпускал, нисса Мэйс. —
Голос К’ярда-старшего ударяет в меня волной.
— А я у вас не отпрашивалась. Все
мои показания зафиксированы, при желании вы можете с ними
ознакомиться.
Не дожидаясь ответа, огибаю его и
выхожу в коридор. В голове у меня творится нечто странное: события
последних часов скатываются в клубок водорослей, вытащить из
которых хоть одну связную решительно не получается. Меня бросает то
в жар, то в холод, трясет и колотит так, что зуб на зуб не
попадает, я бреду по коридору, обхватив себя руками и думаю о том,
что мне нужно как можно скорее попасть домой. Каким-то чудом
умудряюсь даже найти выход из участка, но только оказавшись на
центральном проспекте понимаю, что у меня нет ни сумки, ни тапета,
ни документов.
Эта мысль обрушивается на меня в тот
самый момент, когда из участка вслед за мной вылетает К’ярд. Он
очень вовремя: его появление спасло меня от желания сползти по
стене и завыть, уткнувшись лицом в колени.
— Куда ты собралась? — рычит он.
— Домой.
— Тебе нужно в больницу.
— Мне нужно домой.
Мы смотрим друг другу в глаза, и я
чувствую, что во мне не осталось сил. Я не могу даже спорить, не
говоря уже о чем-то большем, но к счастью, он спорить тоже не
собирается.
