Осознание того, что все кончено,
сильно запаздывает. Я инстинктивно трясу головой, пока просто чтобы
избавиться от разливающейся в глазах черноты, и с трудом разлепляю
веки. Правда, это тоже помогает не сразу. Взгляд отказывается
фокусироваться хоть на чем-то. Лишь бесцельно скользит по…
залу?
Моргаю, наводя резкость. Перед носом
мелькают четыре пальца, пять…
Так, стоп! Я что, в отключке?
Вскидываю голову. Сжимаюсь от
обрушившейся на меня какофонии звуков: ора толпы, музыки,
сопровождающей каждый бой, счета рефери, наставлений тренера. И
опять резко глохну. В этот раз, правда, не до конца, звуки все же
доносятся до меня, но будто сквозь толщу морской воды – глухо.
Вот это я огребла.
Вот это мне наваляли!
Свет софитов бьет по глазам,
напоминая о летнем солнце. Наморщив нос, задираю голову. Я больше
не здесь. Окружающий гул трансформируется в шум моря, знакомую речь
и все те звуки, что у меня прочно ассоциируются с детством, летом,
курортным городком на побережье обмелевшего моря, где я выросла. И
папин голос.
Он оттуда, из детства, или…
С трудом возвращаюсь в реальность.
Опираясь на руку, пытаюсь встать. А счет уже идет на семь, восемь…
И, как я теперь понимаю, это последний раунд. В противоположном
углу в синем шлеме – моя соперница. Кто бы мог подумать, что у нее
получится победить? Я же никогда не проигрывала, а тут полностью
облажалась.
Убеждая себя, что и сегодня ничего
фатального не случилось, поднимаюсь. Как раз когда рефери
останавливает бой.
Ну нет. Да нет же! Как так? Я готова
продолжать! Подумаешь, нокдаун. С кем не бывает?
Оглядываюсь в полном отчаянии. Ловлю
на себе взгляд отца. И хоть нет в нем ни триумфа, ни радости, меня
все равно прошибает от макушки до пяток злостью. Как будто это он
виноват в случившемся. Он, а не я сама.
– Вы как? Разрешите вас
осмотреть.
– Все нормально, – вяло отбиваюсь,
вот только кто меня будет слушать? Правила есть правила.
Приглашенному на соревнования врачу плевать на мои душевные травмы.
Наверное, потому что от них еще никто не умирал, в отличие от травм
физических.
Хоть бы не расплакаться! Такого
позора я не переживу.
Тренер расстегивает и снимает шлем.
Говорит что-то наверняка обнадёживающее. Он у меня хороший. Всегда
находит нужные слова, знает, как замотивировать, и как поддержать.
А вот о чем он ни сном ни духом, так это о нашем уговоре с отцом,
который сводит на нет все его старания и вот эти «в следующий
раз…». Потому что никакого следующего раза не будет.
Подбородок трясется, как телефон на
виброрежиме. Выплевываю капу – зубы стучат. Михал Иваныч сует мне
воду, а я не могу. Ни пить, ни просто стоять под прицелами десятков
глаз. Мне хочется провалиться под ринг, а лучше вообще навсегда
исчезнуть. Да, вот такое я не имеющее чести позорище. Не могу
заставить себя сдержать данное отцу слово. На этом фоне, казалось
бы, все другое должно отойти на второй план, а мне все равно до
смешного обидно, что когда я стала проигрывать, толпа начала
скандировать имя моей соперницы. Сейчас я даже незнакомых людей
готова винить в своем проигрыше.
Рефери подзывает нас к себе для
оглашения победителя. Ирма подлетает к нему в ту же секунду, а я
плетусь, едва волоча за собой ноги. Когда же руку моей соперницы
поднимают вверх, я будто очередной удар пропускаю. Несмотря на то,
что всем был понятен исход, именно в этот момент меня в полной мере
догоняет осознание того, что это поражение для меня значит.
Ирма раскрывает объятия. Коротко
обнимаю соперницу. Прижимаю к себе рывком и ухожу прочь, выполнив
все положенные случаю церемонии.
Шаг, другой. С трудом подчиняю воле
желание сбежать. Где-то здесь отец, но с ним мы все обсудим потом,
сейчас же мой путь лежит к раздевалкам. На ухо что-то жужжит
устремившийся за мной следом Михал Иваныч.
