ДНК-совпадение пятьдесят
процентов.
Протираю глаза, но суть информации
на экране от этого не меняется. А значит, у моего отчима, человека,
который меня вырастил, человека, которого я зову отцом, и чьим
наследником являюсь, объявилась биологически родная дочь.
Если, конечно, в нашей лаборатории
опять не произошло какого-то сбоя.
«Да твою ж мать! Ну, вот какого
хрена?» – психую я.
Мысли разгоняются. Рвутся в разные
стороны. Мозг в авральном режиме просчитывает новые вводные, а
пальцы… Пальцы уже вовсю порхают по клавиатуре, вычищая из базы
данных полученный результат.
Может быть, не навсегда. Может, моя
вновь обретенная сестренка когда-нибудь узнает правду. А прямо
сейчас я тупо выигрываю время для того, чтобы все как следует
обдумать и взвесить риски. Для себя. Для семьи. Для отца, который
пятый год борется с одной досадной болячкой. И, похоже,
проигрывает.
Мучает ли меня совесть? Нет. Ни
капли. Отец утверждает, что я циничен, как свадебный фотограф. А я
ему, не кривя душой, обычно отвечаю, что здоровый цинизм еще никому
не навредил.
Самое смешное, что это с моей подачи
в наших лабораториях внедрили программу генетического поиска
родственников. Уж очень выгодна эта история с точки зрения
получения прибыли. Ради прикола к нам стали обращаться даже те
люди, которым никогда раньше не пришло бы в голову делать ДНК-тест.
А так – прямо новая мода. Каждому интересно узнать, кем были его
родственники и откуда они пришли. Хотя нет. Вру. Делая тест,
большинство людей надеются обнаружить у себя в предках кого-нибудь
великого. Тамерлана, там, или, прости господи, Петра первого. Это
их возвеличивает в собственных же глазах. Бедолаги не в курсе, что
через десяток поколений от ДНК великих не остается ровным счетом
ничего. А мы не спешим развеивать миф. Потому что деньги, опять
же…
Отталкиваюсь ногой от пола,
отправляя кресло в тур по кабинету.
Отец говорит, что здесь слишком
холодный, прямо-таки больничный интерьер. Я парирую – а каким еще
ему быть в кабинете генерального директора сети медицинских
центров?
Мы с отцом полные противоположности,
да. Но никого в этой жизни я не любил больше.
Я зажмуриваюсь как раз тогда, когда
дверь отлетает к стенке, являя мне, пожалуй, нашего самого
геморройного клиента. Мог бы отказать ему в услуге – так давно бы
это сделал, вот, правда.
– Семен Валерьевич?1
– Матиас Николаевич...
– Что-то случилось? Мы не ждали вас
лично.
– Это ты мне сейчас расскажешь.
Случилось что, или нет, – обжигает холодом Шведов, усаживаясь в
кресло. – До меня тут дошли нехорошие новости. Говорят, в твоей
лаборатории творится всякая нездоровая хуйня…
Энергетика у этого мужика такая, что
неподготовленного человека просто сносит. А я ничего, держусь.
– Один случай, Семен Валерьевич, –
хмурюсь я, ничуть не удивленный его осведомленностью. Все же он
курирует в нашем крае силовые структуры. Мимо него муха не
пролетит. А тут такое… – Поверьте, вас эта проблема совершенно
никоим образом не коснулась.
– Ну что ж. Попробуй меня убедить.
До процедуры ЭКО у нас целый час, насколько я понимаю. И…
Матиас…
– Да?
– Ты же понимаешь, если вдруг что –
лучше меня об этом сразу предупредить?
Беспокойство Шведова понятно. Как я
уже говорил, совсем недавно выяснилось, что в нашей лаборатории
произошла непозволительная ошибка. Лаборант при проведении ЭКО
одной из наших пациенток перепутал образцы спермы2. Неудивительно,
что Шведов, которому с женой предстояла аналогичная процедура –
забеспокоился.
– Понимаю. И уверяю, что в вашем
случае мы отработали как следует.
Потому что иначе Шведов просто
сживет меня со свету. Но это что? Гораздо хуже будет, если он
уничтожит репутацию бизнеса, который мой отец выстраивал с нуля. Он
этого не переживет… И не поймет никогда, как я допустил такое.
Меньше всего я хочу стать его разочарованием.
