– Это что? Такая глупая шутка? –
холодно интересуется мой муж, отрывая взгляд от зажатого в руках
конверта.
– То, что глупая, даже спорить не
буду, – смеюсь в ответ. – Но почему сразу шутка, Юра?
– Ты что, надо мной
издеваешься?!
С удивлением вглядываюсь в
побелевшее любимое лицо. Внутри что-то екает. Будто беды
предчувствие.
– Это просто ДНК-тест, – замечаю я
непривычно дрожащим голосом. – Согласись, это ненормально, что
каждый встречный-поперечный считает своим долгом усомниться в том,
что Мишка – твой сын. Достало!
Задетая Юркиной странной реакцией,
отворачиваюсь к окну и, натянув рукава на вмиг озябшие пальцы,
делаю несколько глубоких вдохов в безуспешной попытке вернуть себе
хорошее настроение. У мужа юбилей, у нас куча гостей за стенкой… Не
могу же я вернуться к ним с кислой рожей? К тому же Юру тоже можно
понять. Наша ситуация была бы смешной, если бы не была такой
грустной. Когда свекор в первый раз добавил к имени «Мишка»
приставку «Япончик», мы только посмеялись, да. Но со временем нам
стало не до смеха. Мишка рос, его отекшее в родах личико
разглаживалось, а глазки так и оставались узкими. Знали бы вы,
какой простор для всяких шуточек и подколов это дало нашим близким!
Да, их поддевки были незлобивыми на первый взгляд (вряд ли кто
сомневался на самом деле в моей верности мужу), но когда одно и то
же начало повторяться из раза в раз, в какой-то момент оно стало
проблемой. Сначала для Юры, а потом, неизбежно, и для меня.
– То есть ты хотела, чтобы я
убедился в своем отцовстве? – мертвым голосом переспрашивает
именинник. Ответ очевиден, поэтому на вопрос мужа я лишь
раздраженно веду плечом. Глупо все получилось. От своей выходки я
ожидала совсем другого: что мы посмеемся и навсегда закроем для
себя эту тему. Только что-то пошло не так. Юра молчит, очевидно,
ожидая от меня каких-то оправданий, а я тупо не понимаю, почему
должна оправдываться. Неужели до него не доходит, сколько боли мне
причиняло то, как настороженно он порой смотрел на Мишку?
– Так вот, Эль, здесь написано, что
вероятность моего отцовства составляет ноль процентов.
– А? – оборачиваюсь, открыв рот.
– Если верить этой писульке – Миша
не мой сын.
«Не мой сын… Не мой сын… Не мой
сын», – эхом гремит в ушах. Сердце обрывается, летит в пятки и
снова взмывает вверх, когда я понимаю, что Юра просто врет, чтобы
проучить меня за «ужасную» выходку с тестом. Ну чего я, дурочка,
напряглась? Мишка – результат ЭКО, вероятность ошибки полностью
исключается. А уж в том, что я верна мужу, не о чем и говорить. Вот
уже восемь счастливых лет для меня не существует других мужчин.
– Ну да, заливай, – хохочу я,
подбегая к мужу и вешаясь ему на шею. – Какой же ты дурачок, Валов!
Придумал ведь… И, главное, с таким серьезным видом задвигаешь мне
эти бредни! Артист погорелого театра, блин.
И тут Юра как заорет:
– Да ты совсем, что ли, меня не
слышишь?!
Абсолютно дезориентированная, гляжу
на его перекошенное лицо. Вот я еще к нему прижимаюсь, а вот уже
растекаюсь по стенке. Выходит, он меня оттолкнул? Оттолкнул… Мой
Юра? Пришибленно касаюсь рукой гудящего затылка. В процессе я
ударилась головой. Ничего страшного. Кости черепа – самые твердые в
организме. Но сам факт… Пытаюсь, и не могу осознать, не могу
постигнуть всего ужаса, который с нами вот только что случился. Это
что же такое происходит, а? Что с нами, мать его, происходит?
Пока я, как выброшенная на берег
рыба, открываю и закрываю рот, в кухню заглядывает свекровь.
– Ну что вы тут застряли, голубки?
Давайте-ка к гостям! Там Бутенко приехал. Говорит, чуть не
сорвалось все. Какая-то проверка нагрянула, – тараторит она, но
вдруг почувствовав сгустившееся напряжение, осекается и уже не так
весело интересуется: – У вас все нормально?
