Все вымышлено. Любые совпадения
случайны.
Я облокачиваюсь на стол в магазине
«Мир колясок» и делаю медленный вдох-выдох. Тренировочные схватки
совсем болезненные.
Скоро, малышка. Каких-то три-четыре
недельки осталось, и можно встречаться. Транспорт тебе выберем
только. Самый красивый и самый лучший.
Поглаживаю живот.
— Аня, все в порядке? — спрашивает
обеспокоенная Папуша.
Если не считать того, что твой брат
уже две недели не ночует дома, а у меня с утра до ночи адские
треники, бессонница и изжога, — просто превосходно. Сжимаю зубы и
стараюсь продышать боль.
— Да, в порядке.
— Когда ты к врачу, кстати? Тебя
положат заранее, как обещали?
— Завтра на УЗИ. Посмотрим. Малышка
никак не ляжет правильно.
Мы проходим вдоль ряда колясок — тут
на любой вкус и цвет. И правда — целый мир.
— Мне почему-то хочется белую.
Непрактично, зато красиво. — Тянусь к одной, катаю.
— Давай розовую! — смеется Папуша. —
Умираю от желания увидеть Максима с розовой коляской!
Я вспоминаю нашу последнюю встречу с
Максимом, когда он демонстративно прошел мимо, собрал некоторые
вещи и ушел. Просто ушел, будто в кресле никого не было. Будто не
было меня с огромным животом, в котором толкалась его дочка. Каким
же козлом он может быть! Папуша себе даже не представляет.
Новый спазм скручивает едва ли не
пополам. Я стискиваю ручку коляски, зажмуриваюсь. Считаю про себя:
«Один, два, три...»
Господи, надо терпеть... Ощущаю
тошноту. И так долбит уже второй месяц, то сильнее, то мягче.
— Аня, зайка, ты как? — Папуша берет
за руку.
— Что-то мне и правда нехорошо.
Поторопимся. — Обращаюсь к консультанту: — Я возьму эту. Давайте
оформим доставку. — Протягиваю карточку.
У меня есть свои собственные деньги.
За последние две недели я не сняла ни рубля с карты мужа. Он ни
разу не поинтересовался, на что я живу и как.
Закончив с покупкой, выходим на
улицу. Майское солнышко приятно греет лицо, я опираюсь на руку
Папуши и достаю из сумки темные очки.
— Немного осталось, и увидим нашу
девочку. Напиши завтра, что скажут на УЗИ. Я переживаю, что у тебя
слишком аккуратный живот. И вообще, ты со спины не похожа на
беременную.
— Я же кобыла высокая. Врач сказал,
будь я ростом метр шестьдесят, смотрелась бы по-другому А так...
дочка там потягивается в удовольствие. Фух! Как больно. Аж слезы
выступают.
В этот момент, к своему полнейшему
удивлению, осознаю, что по ногам что-то течет. Прямо на асфальт
капает. Пульс взрывается, боль становится на миг просто
невыносимой.
— У тебя воды отошли, милая! — вопит
Папуша. — Господи! Срочно в машину! Бегом!
Я сжимаю зубы. Бегом — сильно
сказано. Опираюсь на руку Папуши и спешу, как только могу.
Папуша прыгает за руль,
пристегивается. Говорит:
— Наберу Макса, пусть привезет вещи
в роддом.
— Я думаю, у него найдутся дела
поважнее.
— Аня...
— Твой брат сказал четко и ясно, что
на родах присутствовать не собирается. Я скажу Семёну, он
привезет.
Достаю мобильник и звоню охраннику.
Затем сообщаю врачу, что случилось и как себя чувствую.
— В роддом, — командует тот.
— Едем!
Папуша выжимает газ, а я хочу
позвонить еще кому-нибудь.
Почему так рано? Вдруг что-то идет
неправильно? Папуша так нервничает, что приходится быть сильной,
иначе мы обе начнем паниковать и рыдать. Сильной в этой машине
оказываюсь именно я, как ни странно. Внутри же плещется море
страха. Я кладу руку на живот.
— Доча, доченька. Ты как там? —
шепчу.
Вспоминаю, что нельзя сидеть в
родах, и съезжаю пониже.
— Папуша, она не шевелится.
Затаилась или что? Папуша. Господи, Папуша.
Та достает из бардачка шоколадку и
протягивает мне.
— Поешь сладкого. По навигатору
осталось двадцать минут. Скоро, Аня, приедем. Потерпи.
Киваю, открывая шоколадку. Аппетита
совсем нет, но дочка и правда реагирует на сладкое, а мне сейчас и
без ее активности жутко! Поэтому откусываю и нервно жую. Глажу
живот без остановки.
