Георгий
– Я не понимаю… – башка и впрямь
гудит. Галстук душит, хотя я давно ослабил узел и даже расстегнул
пуговку на воротничке. Домой бы. Отдохнуть. Завалиться в кровать и,
наконец, выспаться. Но прежде, чтобы уж закрыть этот вопрос до
конца: – Можно русским языком? Что конкретно случилось?
Главврач клиники, в которой мы с
покойной женой проводили процедуру ЭКО, отводит взгляд и начинает
перебирать хаотично разбросанные по столу бумажки. Сказать, что мне
не нравится происходящее – не сказать вообще ничего. За столько лет
в большом бизнесе я научился читать людей получше всяких
экстрасенсов. И то, что я считываю сейчас, обостряет мои инстинкты.
Я подбираюсь на стуле, как животное, учуявшее опасность.
– Да. Конечно. Я постараюсь.
– Будьте любезны. У меня правда мало
времени.
– Мы все понимаем, Георгий
Святославович. И ценим вас, ведь…
– Давайте без всего этого
заискивающего дерьма. – Жестко? Может быть. Но я терпеть не могу,
когда мне лижут задницу. Особенно в надежде задобрить. – Как я
понял, произошла какая-то ошибка, – возвращаю нас к теме
беседы.
– Да. И поверьте, это первый такой
случай в нашей практике. Ничего подобного раньше не происходило! –
Сергей Борисович вскакивает. Берет платок, протирает взмокший лоб.
Ну, и чего же ты так боишься, голубчик?
– Допустим, – сощуриваюсь я. –
И?
– Во время проведения процедуры
экстракорпорального оплодотворения произошел сбой.
Морщусь. Я не люблю возвращаться к
этой истории. Все еще не люблю, хотя с момента гибели жены и нашего
не родившегося ребенка прошло уже почти три года.
– Моя супруга благополучно
забеременела, – холодно напоминаю я. – О каком сбое речь?
– В ходе процедуры были использованы
не те образцы, – выпаливает Сергей Борисович и падает на стул, как
подкошенный. Оглядываюсь на своего телохранителя, который мнется у
порога, плохо справляясь с ролью, что его здесь вроде как нет. Макс
глазами интересуется – может, скорую вызвать болезному? Перевожу
взгляд на главврача – тот и впрямь выглядит хреново. Лицо красное –
хоть прикуривай, в руках – тремор. Да неужели я такой страшный?
Невольно залипаю на своем отражении в небольшом зеркале, висящем по
правую руку. Мужик как мужик. Ну, ладно, может быть, жесткий.
Непонятно откуда взявшиеся морщины в уголках глаз и губ. Циничный
взгляд. Седина… Вот это неожиданно. Наверное, мне надо почаще
смотреться в зеркало. Хмыкаю.
– Что значит – не те? – факт того,
что я как гребанный попугай должен повторять за горе-доктором –
бесит.
– Не ваши. Яйцеклетка Елизаветы
Игоревны была оплодотворена не вашим биологическим материалом.
Приплыли. Картина Репина, блин.
Переглядываемся с Максом. У меня от этого бандитского вида парня
нет никаких секретов. Их просто не может быть от человека, который
находится рядом с тобой в режиме двадцать четыре на семь. Надо
заметить, обычно бесстрастный, сейчас он явно впечатлен. Видно,
сказанное до него доходит чуть быстрей, чем до меня.
– Я правильно понимаю, что это был
биологически не мой ребенок?
– Все верно. – Сергей Борисович
вновь проводит скомканным платком по лбу. И знаете что? Его
волнение вполне оправдано. За это действительно можно огрести. Все
ж не самые простые люди обращаются в его клинику. Но я в таком
шоке, что возмездие – последнее, что мне приходит на ум.
Нет, я не то чтобы очень хотел еще
одного ребенка. Скорее, это была Лизкина блажь. Но к моменту аварии
я привык к мысли о скором отцовстве. Я, мать его, переживал. Я
оплакивал. Не один год. А теперь мне говорят, что… моего сына не
существовало? Ну, и как это все уложить в голове?
С силой растираю лицо. Встаю и иду к
двери. С меня достаточно разговоров. Тут бы понять, что делать с
тем, что уже выяснилось. Мысли мечутся по кругу, и прежде, чем я
успеваю переступить порог, у меня рождается вполне закономерный
вопрос:
