Я маленький угрюмый дух,
Бегу я прочь, как будто дева от
объятий,
Мой огонек давно потух,
Но не сбежать мне от проклятий.
Без имени, без памяти и права нет на
рай,
Пустыня пустоты вокруг, и как уйти за
край?
Без жизни, без покоя, и ад мне
отказал,
И правда, как порок: мне даже ангел
лгал!
Я твой любимый? Брат? Иль враг?
Прошу, хотя бы ты узнай мой мрак!
Я – маленький угрюмый дух, что затерялся среди
пут…
Спаси меня скорей – мне очень страшно
тут!..
Воздух содрогнулся от очередного
раската грома. Молнии прорезали темнеющее небо, словно трещины в
некачественно сделанной миске. Отблеск, еще отблеск. Идеальные
молнии отчетливой паутиной тянулись к земле, будто дороги с небес
совершенного белого цвета – цвета чистоты или пустоты. Мир
разделился надвое. Казалось, его края готовы разойтись, едва
удерживаемые швом из молний. Верхняя половина, движущая, редеющая,
накатывающаяся, покрывающаяся рябью, словно водная гладь, сквозь
которую пропустили сгусток мглистой краски. Чернота растворялась в
небесах, оставляя то тут, то там кусочки пустоты. Сквозь них
пробивалось сияние, как будто за темнеющей поверхностью попали в
плен с десяток люминесцирующих существ. Тьма так быстро охватывала
пространство, что грозила захлопнуть и эти последние дверцы
света.
Голубоватая молния пропорола ткань небес за лесом,
виднеющемся вдалеке, на мгновение осветив неровную проселочную
дорогу, кривой линией вьющейся среди полей. По дороге мерной
поступью двигалась прихрамывающая лошадь, запряженная в телегу.
Сухие комья земли осыпались под ее копытами, а камни, встречающиеся
на пути, то и дело царапали поверхность колес телеги, чуть
затормаживая ее ход. Гром гремел с яростью безумного барабанщика,
решившего устроить собственный ночной концерт. Молнии сверкали все
чаще, сопровождаемые нестерпимым грохотом. А запряженное животное
продолжало равнодушно тянуть телегу вперед. Даже когда небо
разверзлось и на землю пролились тяжелые капли новорожденного
ливня, лошадь не среагировала. Словно лишенная всякого страха и
элементарных животных инстинктов, она упрямо вдавливала копыта в
грязевую смесь, в которую в один миг превратилась дорога, лишь
изредка недовольно взбрыкивая морду, чтобы стряхнуть холодные
капли, заливающие глаза и уши. Ее не волновал грохот, ей
безразличен был запах опасности, смешанный с наэлектризованным
воздухом. Она уже столько повидала в своей жизни, что гнев погоды
ничуточку не впечатлил ее животное восприятие.
Телега качалась и скрипела во всех местах, даже
там, где, казалось бы, ей скрипеть не положено. Если бы не раскаты
грома, спокойствие полей было бы потревожено именно этой
раздражающей руладой. Темнота уже вступила в свои владения, поэтому
лишь только очень внимательный взгляд мог заприметить фигуры в
телеге, закутанные в черные плащи. Две маленькие фигурки и одна
большая. Дождь нещадно заливал телегу, водопадами сбегая сквозь
трещины, и вился ручейками по поверхности плащей, капризно
отказываясь впитываться в плотную ткань.
Лошадь дотянула телегу до первых деревьев и
озадаченно остановилась. Напряженность угадывалась во всем ее теле:
от головы на длинной мускулистой шее до промокших черных волос в
хвосте. Дорогу развезло настолько, что даже ее непревзойденное
упрямство не помогало вытянуть колеса телеги из грязевой каши.
Из нутра телеги приподнялась одна из фигур. Человек
оперся руками о края и спрыгнул в высокую мокрую траву. Довольно
предусмотрительно, ибо застрять посреди грязевого потока, откуда
даже лошади не выбраться, – дело не из приятных.
Лошадь повернула голову к человеку в плаще. Тот
наклонился вперед, чтобы дотронуться до морды животного, следя при
этом, чтобы ненароком не соскользнуть по траве на дорогу.
