«Дорогой друг. Рукопись, что ты сейчас держишь в своих
руках, является частью одной необъятной головоломки, истории и
целой вселенной, которая, подобно вырванной из книги странице,
скрывает за собой самые важные события, без которых было бы
невозможно представить картину целиком, а наше существование таким,
каким оно является сейчас. Кто я? Я никто. Зови меня чужеземец.
Чужеземец, который объял необъятное в поисках истины, странствуя по
свету и собирая по крупицам детали и факты произошедших событий.
Твой покорный слуга преодолел бесчисленное количество верст в
поисках людей, которые хотя бы отдаленно были причастны к
случившемуся и могли что-то поведать. Я записывал каждый случайно
произнесенный звук оных на бумагу, дабы ничего не упустить и
постоянно прокручивал в своей голове те слова, которые звучали из
их уст и навсегда лишили меня покоя. Черновики навсегда останутся
черновиками, потому что мне не суждено сохранить работу всей моей
жизни, если я буду таскать у себя на горбу кипы бумаг с заметками
по этому поводу. По этой причине я принял решение, оставлять часть
истории в том или ином месте, а когда люди поймут, насколько
незаурядными, сверхъестественными и ошеломительными были события
тех лет, то кого-нибудь обязательно тронет эта история, и он,
несомненно, возложит на себя бремя подарить миру это чудо, собрав
все части моих пристрастных записей воедино и придать их
огласке».
Заметки чужеземца, найденные на Расколотых Островах вместе с
частью карты Неймерии.
День в столице королевства Дордония, Дастгарде, начинался не
хуже и не лучше любых других дней в этом под завязку заселенном и
пыльном городе. Засидевшиеся до утра в городских корчмах пьяницы
встречали рассвет, нехотя волоча свои ноги по узким улочкам в
стороны своих домов, проходя мимо бодрых горожан, каждый из которых
уже занимался своим нелегким трудом. Кто-то усердно вычищал
лошадиные стойла, а кто-то таскал ведра, наполненные до краев водой
из ближайшего колодца, по пути расплескивая ее так, что каждый
желающий легко мог отследить путь водоноса и посмотреть в глаза
тому, кто зачем-то набирал полную тару, зная, что все-равно донесет
только треть. Третьи сочли необходимым что-то непременно
отремонтировать в столь ранний час и отстукивали молотком какой-то
ломаный ритм, то и дело прерываясь на антракт для того, чтобы
проверить качество своей работы. Были и четвертые, очередь которых
была встать не стой ноги и браниться в столь ранний час из-за
очередной неудачи на себя или на того, кто, по их мнению, был
повинен в этой самой неудаче. Были и пятые, и шестые, и
многие-многие другие, но все они, занимаясь каким-то полезным для
себя делом, в общей картине зачастую лишь создавали утреннюю
сумятицу.
Пятьдесят шестой день Расцветания оказался первым по-настоящему
жарким днем в этом году. Хотя иные предсказывали, будто уже нынче
море замерзнет, а оттаяв лишь спустя девятнадцать лет, обрушит
сильные шторма и наводнения на всю Дордонию. Почти никто не верил в
эти россказни, а те, кто верил, сегодня могли воочию убедиться в
абсурдности и пустословии «иных». Воздух был раскален, духота
заставляла горожан расстегивать последние пуговицы на туниках и
рубахах, а других и вовсе нырять в Солнечное Море, не дожидаясь
официального королевского разрешения на купание в естественных
водоемах.
Всех жителей Дастгарда, которых обычно объединяло до неприличия
мало общего, сегодня все же связывало кое-что: тысячи людей
торопились скорее закончить свои дела, в этот раз не для того,
чтобы весь остальной день отлынивать от работы, а для того, чтобы к
полудню подоспеть на площадь, где должны были казнить вора и
распутника, мошенника, своими деяниями признанного изменником
государства, странника и медведя из бедняцкого квартала, Сарвиллом
именуемого.