Инрем, Северное королевство Мортх’эшт, замок рода ин
Виарре, восемнадцать лет назад.
Он находился здесь очень давно, а сколько – уже и не помнил, но
отчего-то знал, что не год и даже не десятилетие. Заклинание,
наложенное на измождённое и некогда мощное тело, выпило все силы,
превращая его в ослабленный сосуд и оставляя лишь возможность
осязать, слышать и едва ли видеть сквозь почти слипшиеся тяжёлые
веки. О собственной утраченной магии было больно даже думать. Эти
твари забрали всё, но гордость, честь и достоинство пополам с
ослиным упрямством всегда шли с ним рука об руку до конца, не
позволяя сдаться так легко, и именно поэтому он не смог уйти в
Вечность, зная об оставленном где-то народе. Хотелось верить, что
все успели войти в портал, а на той стороне их встретил вовсе не
враждебный новый мир, пока собственный провожал их с обидой и
неприязнью к собственным хозяевам.
Когда-то он был здесь главным, почти приравнённым к богам…
Теперь же, его дом, что раньше расстилался ковром из плодородных
земель у ног и тёк чистейшими реками, с радостью готовыми напоить
любого, отвернулся от него. Когда врата в другой мир сомкнулись,
оставляя его один на один с противниками, он положил все силы на
то, чтобы проредить вражеский стан, но их было слишком много.
И теперь участь хуже смерти он претерпевает изо дня в день…
Охотники позволили ему вот так существовать, дабы забирать его
кровь раз в неделю, и для каких целей всё это происходило, он не
ведал, хотя очень бы хотел знать, что задумали эти королевские
убийцы. Пытки затянулись, слишком затянулись даже по меркам такого
долгожителя, как он, и однажды измученное тело начало иссыхать,
призывая сознание погрузиться в сон Вечности, однако до конца
уснуть так и не вышло – ему не позволила чужая магия. Вскоре совсем
затих и зверь, устав бороться, а после тело вовсе перестало
слушаться. Он оставался в сознании, продолжая дышать, будто назло
всем, и ненавидел себя за это бессилие, а ещё презирая тех, кто
начал войну.
Так сменилось уже несколько поколений охотников, навещающих его,
и этим утром – а он ещё ощущал, как рассветы и закаты следовали
друг за другом – звук отъезжающей каменной двери вновь оглушил
подземелье, и он приготовился к очередной порции презрения,
ненависти и боли, которой сопровождались все визиты его мучителей.
Помниться, в прошлый свой приход они грозились залить ему глаза
серебром, потому что в его взгляде слишком много неуважения, и
теперь он просто ждал исполнения столь пылкого обещания.
Вот только это были не они.
Она не вошла – впорхнула внутрь, словно маленькая птичка с
белоснежным оперением, занесённая непогодой в это пропахшее смертью
место, заставляя его встрепенуться, как старый хищник, и следить за
каждым её движением. Он давно наблюдал за этой девушкой, которая
частенько забегала сюда. Да что там… Она почти выросла на его
глазах, и только её приход словно бы возвращал его к жизни. Хрупкое
юное создание лет пятнадцати не искало ничего, не унижало его –
запертого за железными решётками и скованного по рукам и ногам
заговорёнными цепями. Она садилась в уголке на пыльные мешки и
что-то увлечённо рисовала, отрешившись от всего мира, или изредка
подкармливала забегающую сюда кошку, но лишь в эти моменты он
ощущал небывалый прилив сил – будто его сердце билось только ради
её коротких появлений. Неужели он наконец-то, хвала Антаррэль,
потерял рассудок, раз подобные мысли посещают голову? Даже его веки
решили перестать закрываться…
Однако сегодня в её руках он не заметил листа бумаги или даже
карандаша, и это открытие ему отчего-то очень не понравилось.
Охотница сжимала в ладони толстую верёвку, умело скрученную в
петлю, и решимость в её взгляде не оставляла сомнений в дальнейших
намерениях малышки. И почему она выбрала такой странный и
мучительный способ свести счёты с жизнью, когда есть более
щадящие?
