- Ты добрый, - сказала
она.
- Добрый? - переспросил он.
Подумав немного, признался: - Я - злой. Очень.
Они не видели друг друга. Во
всяком случае, обычным человеческим зрением.
- Знаешь, - зашептала она, - я
иногда боюсь тебя. Ты... такой добрый и... хороший, но... Есть
внутри тебя... жёсткость.
- Жестокость, - изрёк он
бесцветно.
Наверное, собеседница испугалась
- молчала.
- Не бойся, - успокоил он. - Я
никогда не сделаю тебе больно.
- Да, - скупо процедила она. -
Мне... пора...
И она разорвала Контакт. В
последнее время она любила это делать. Резко, без
предупреждения.
Гнев охватил его.
Одиночество.
До недавнего времени он любил
одиночество, но с её появлением многое изменилось.
Мысли закружились в
голове.
Поразительно, он не соврал. И
впрямь не собирался делать ей больно. Он собирался сделать ОЧЕНЬ
больно.
Никому - никому! - непозволено играть с ним.
Бесспорно, она сильна,
чрезвычайно сильна. Однако даже она с её интуицией и
проницательностью и не представляет с кем дело имеет.
Его кулаки сжались до треска
костей. Эта мразь должна быть наказана.
И будет наказана.
Рано или поздно... За всё
заплатит сполна. Заревёт кровавыми слезами, моля о пощаде. А он...
А он будет смаковать её боль.
Кривая ухмылка прочертила его
мертвенно-бледное лицо...
Рослый загорелый Казур-Уд шёл
пригнувшись, чтобы колючие ветки не цепляли его пышную смоляную
шевелюру. А снизу репейник норовил прилипнуть к потрёпанной
бородище. Здесь мать-природа проявляла небывалое буйство. Могучие,
вековые стволы тянули свои разлапистые лапы вверх и переплетались
морщинистыми пальцами. Свод из бурой коры, колючек и бледно-зелёных
листьев почти закрывал голубое небо. Даже не верилось, что в
каких-то пяти минутах ходьбы отсюда лежит центральный проспект
Глидса, крупнейшего города севера.
Казур-Уд проскрипел зубами и развёл в
стороны ветки можжевельника, бесстыдно перегородившего тропинку. За
свои неполные тридцать пять лет гигант повидал немало. Однако
сейчас нутром чуял: его ждёт настоящее приключение. Под ложечкой
засосало, по широкой спине рассыпались мурашки.
Конечно, сворачивать шеи торгашам -
занятие интересное. Но в последнее время Казур-Уд столкнулся с тем,
чему не нашёл объяснения. Такое случилось впервые. И это
тревожило.
Многие, очень многие, считали
патлатого разбойника простым болваном. Как сильно ошибались.
Гигант ухмыльнулся и поправил ружьё
на плече. Кончик указательного пальца скользнул по чёрным ножнам,
где дожидался крови здоровенный нож.
С виду чурбан-чурбаном. Ан нет.
Кожаная безрукавка и штаны с бахромой
буквально растворяются в листве. Бесшумное движение. Как охотник,
выслеживающий очередную добычу. Будь у Казур-Уда побольше времени,
он бы сменил сапоги на удобные мокасины.
Вслед за ним по земле метались
солнечные блики. Им нравилось разжижать густые тени, резать их,
оставляя зубчатую краюху. Гигант не обращал внимания на причудливую
игру света. Принюхивался будто псина. Сквозь запах прелой листвы,
шерсти кротов и птичьего помёта чуял человека. Всё ближе и
ближе.
Разбойник прищурился лукаво,
мускулистая рука потянула нож. В листве шебаршился ветерок.
Казур-Уд задержал дыхание. И всё
вокруг замерло. Рваные пятна света на земле. Ветки. Колючки.
Листва...
Пригнувшийся гигант осторожно ступал
на тропу. Тот, кто ждёт впереди, даже не заметит, как здоровенный
нож коснётся его горла. Разбойник с трудом сдержал смех.
Предвкушение забавы - что может быть лучше?
Тишина и безветрие. Лишь биение
сердца в ушах. Казур-Уд дотронулся до мшистого ствола и
всмотрелся.
Никого.
Неужели нюх подвёл?
Нет. Разбойник уверен: он здесь не
один. Нож ловко кувыркнулся на мозолистой ладони гиганта. Тот
огляделся, закусил по привычке губы и вышел на поляну.
