Можно ли всю свою жизнь любить человека, которого ни разу не
видел и не слышал, который никогда не делился с тобой мыслями и
чувствами, с которым даже нет надежды познакомиться? У Аглаи вышло
именно так.
У всех был папа. У одноклассниц, у подружек во дворе, у маминых
учениц. Не у всех рядом: кто-то в рейсе по морям, кто-то на дальнем
севере строит газопровод, кто-то в многомесячном музыкальном турне.
А кто-то и в разводе или новом браке. Но он есть. Ему можно
позвонить, поговорить, поплакать в трубку, а потом, когда вернётся
- обнять, и всё сразу станет хорошо (так казалось Аглае). Даже тем,
у кого папа умер, она завидовала: он ведь был, и его черты можно
лелеять в самых потаённых уголках сердца. А что лелеять ей?
К двадцати годам его образ затвердился в её сердце в форме
загадочного и неуловимого красавца, который, по неизвестным
причинам, не мог остаться с мамой, но уж точно не совершал ничего
такого, что мягкое и тонко чувствующее сердце дочери не смогло бы
простить и оправдать. Тоска по нему стабилизировалась в тихое
печальное чувство, похожее на непрерывный протяжный звук, какой
всегда присутствует в лирических песнях а капелла. Надежда на
встречу, которая в юности то и дело вспыхивала в душе бунтарским
огоньком, тлела подобно ароматической палочке, которой рано или
поздно должен был прийти конец. Но однажды этот огонь внезапно
разгорелся, словно бенгальская свеча.
Всё началось с пустяка. Аглая решила сделать самой себе вызов в
виде сложного натюрморта с множеством предметов самой разной
фактуры. Преподаватель по живописи точно возмутился бы её задумкой:
ведь это грубейшее нарушение академических правил - навалить в кучу
не подходящие друг к другу вещи, из которых сам да Винчи не смог бы
составить сносную композицию, не то что глупая пигалица! Как же
хорошо, что она бросила университет и теперь сама хозяйка своему
творчеству! Однако для полного законченного хаоса ей срочно
понадобился кусок атласной ткани, какой не наблюдалось нигде в
квартире. Сначала Аглая перерыла свой шкаф, а потом взялась за
мамин комод - одновременно прекрасное и ужасное тяжёлое резное
чудовище ручной работы родом из Индии. Возможно, мама и не поняла
толком, на что просит разрешения дочь: ей было некогда внимательно
читать мессенджеры, так как она самоотверженно предавалась
творческому отпуску в Абхазии вместе со своим экстравагантным
ухажёром, но Аглая не видела причин проявлять щепетильность.
Конечно, это был не первый разбойничий налёт дочери на личную
собственность матери, но так тщательно она прежде не инспектировала
родительские вещи. И бог вознаградил её за беспринципную
преданность искусству: на дне среднего ящика обнаружилось никогда
раньше не виданное ею фото. Точнее, это была половинка фотографии,
оторванная явно с целью забыть того, кто на ней изображён: вдоль
неровного края виднелся розовый рукав знаменитой маминой польской
кофточки (до сих пор как новая!). Со старой и мятой глянцевой
фотобумаги на Аглаю взирал вполне довольный жизнью, улыбающийся
мужчина - широкоплечий, кудрявый и синеглазый. Сердце её
взволнованно затрепыхалось ещё от первого взгляда на него. Будто не
веря своей собственной памяти, она бросилась к зеркалу, держа
найденное изображение на вытянутой руке. Бескомпромиссные кудри,
глаза цвета индиго... а ещё - скулы, подбородок, форма носа...
Конечно, не в идеальной точности, которая превратила бы Аглаю в
мужчину, а размыто, смягчённо, но похоже, так катастрофически
похоже...
Внезапная слабость заставила её присесть на диван. Сердце
колотилось уже еле слышно, но чаще, чем от пробежки на короткой
дистанции. Боже, боже... не может ведь этого быть..!
